45-я параллель

Оглянувшись, она не поверила своим глазам: женщина зависла в воздухе в метре над полом и касалась полированного паркета только пальцем ноги. Она левитировала! Мама выронила чашку.

«Не бойся! – сказала странная дама. – Долгие годы я занимаюсь йогой. Ты знаешь, что это такое?»

Мама не знала.

В СССР о чуждой философии старались не говорить и не писать.

«Я сразу поняла, что ты больна. По твоей ауре, – продолжала женщина. – Аура – это свет вокруг человека. Я подскажу тебе, как быть. Послушаешь меня – выживешь. Нет – поминай как звали».

Мама подумала, что грохнется в обморок. Она подняла глаза и увидела портрет Ленина в деревянной раме.

«Сделаешь так, – продолжала как ни в чем не бывало собеседница, встав на паркет и отпив из своей чашки. – Поголодаешь. Тебе сколько лет?»

«Двадцать один год», – ответила моя будущая мать.

«Значит, есть не будешь двадцать один день. Поняла? Только воду, натуральные соки и куриный бульон. Больше ничего! Ни крошки. Еще расскажу про семь волшебных упражнений: их нужно выполнять на рассвете».

Через полчаса мама оказалась на Невском проспекте с бумагой, где были записаны упражнения из йоги. Голова гудела, перед глазами все мельтешило, и она никак не могла вспомнить адрес женщины или ее имя.

На прощание та сказала, что владеет гипнозом. Мама приняла решение вернуться в Ростов-на-Дону.

Родные не ожидали такого скорого возвращения. Мама объявила, что встретила волшебницу в Эрмитаже и будет худеть. Бабушка и прабабушка всплеснули руками, подумав, что это блажь от потрясения, и решили накормить маму как следует, перед тем как она отправится на небеса. Ежедневно они готовили самое вкусное, что могли добыть, и обливались слезами, видя, что мать не ест ни кусочка.

«Скушай хоть крошечку», – упрашивали они.

Но это было бесполезно. Двадцать один день голода, упражнений и минус семнадцать килограммов – вот что пронеслось перед их глазами.

Нужно ли говорить, что мать отказалась идти в больницу на осмотр. Через полгода, когда врачи, недоумевая, почему пациент все еще жив, потребовали повторить анализы, рак – исчез. Пропал без следа, как будто бы его никогда и не было.

«Куда вы его дели?!» – возмущался главврач больницы.

Мама в ответ пожимала плечами и о йоге умалчивала, чтобы ее не сочли сумасшедшей.

Николя выкурил несколько сигарет подряд и сказал:

– Потрясающая история!

– Мы молились за выздоровление Фроси у иконы Девы Марии, – сообщил Захар.

– Вы ходите в церковь?

– Довольно часто по воскресеньям.

Для меня это была новость.

– Я думала, геи не ходят в такие места.

– Разве Бог не даровал нам равные возможности? – удивился Николя.

– Так и есть, но все-таки…

– Мы побывали в трех церквях за один день и всюду молились. – Николя говорил совершенно серьезно.

– Ты поддержишь нас? – спросил Захар. – У нас для тебя презент!

Николя вышел в коридор и вернулся с пакетом.

– Что это?

– Посмотри.

Я развернула упаковку и ахнула: это был коврик для намаза.

– Ты знаешь суры из Корана. Будешь молиться за Фросю, чтобы она вернулась к нам?

– Буду, – пообещала я.

– А на твой двадцать первый день рождения мы отправимся в парикмахерскую! Тебе когда-нибудь делали маникюр? – спросил Николя.

– Нет… В детстве я как-то накрасила ногти маминым лаком. За это меня хорошенько избили.

– Надо сделать укладку! Прическу! Мы все оплатим. Ты понимаешь, что окажешься в настоящей парикмахерской?

– Но… мне, вероятно, придется снять платок?

– Конечно! – вскричали Захар и Николя. – Давно пора его снять, маленькая ханжа. Иначе ты так и останешься старой девой. Зачем ты надеваешь платок, как бабка? Другое дело – коврик для молитвы. Помолился и убрал его подальше.

– Все девушки в Чечне носят платки… – попробовала возразить я.

– Вспомни, как ты его надела.

– Меня мать наказала: отлупила и побрила мне голову, когда я уронила на пол коптилку – банку с керосином и фитилем, тогда я и надела платок. Мне было десять лет.

– И ты никак не откажешься от символа унижения? Да ты мазохистка!

– И фетишистка!

– Это еще кто?

– Неважно! Все плохое когда-нибудь заканчивается. Послезавтра посидим в кафе и пойдем в парикмахерскую!

Спускаясь в старый парк, я смотрела на вековые дубы и высокие тополя, видевшие писателей и поэтов прошлого, побывавших на Кавказе.

Деревья закрывали собой и без того тусклый предзакатный свет. Из глубин леса полз густой туман. Тишина рождала стихи и страх. Будто призраки прошлого, которых здесь не меньше, чем самих деревьев, касались меня и шептали свои истории. Ноги непроизвольно шли быстрее, выводя к открытому пространству.

Дойдя до сквера, я присела на кованую скамью в ретро-стиле. Зажженные фонари создали чарующую атмосферу, и, закрыв глаза, я думала о человеке, отношения с которым являются табу в нашей стране.

На мой двадцать первый день рождения мы шли по проспекту Карла Маркса мимо фонтана «Чаша», мимо городской администрации и домиков, где жители до сих пор бегали в туалет на улицу. Многие люди в этом районе ютились в крошечных комнатушках с решетками на окнах.