Я замешкалась на пороге парикмахерской, а Николя распахнул стеклянные двери и, забежав внутрь, перецеловал всех парикмахеров. Это оказались его давние знакомые.
– Все
На сленге так обозначались представители ЛГБТ.
– Здравствуйте! Что желаете? – спросила меня улыбчивая женщина лет сорока и представилась: – Алевтина. Позвольте вашу куртку.
Меня усадили в мягкое кресло и повторили вопрос. Я взглянула на Николя.
– Сначала снимите с нее косынку, – посоветовал Захар, расположившись на диване. – Поскольку она ничего не знает о прическах, командовать будем мы.
– Вот и славно. – Алевтина с удовольствием стащила с меня головной убор.
Я вздрогнула и зажмурилась. Николя подошел и, погладив меня по волосам, сказал:
– Нужно придать форму, а вот здесь сделать вкрапление блонда…
– Это обязательно? – заволновалась я.
– Еще сделайте короче к щекам, а сзади оставьте удлиненные пряди… – Николя делал распоряжения со всей серьезностью.
Я сидела, как кролик перед удавом, и боялась пошевелиться. Это заметили и дали мне чай с булочкой. От такого радушия я начала согреваться. Николя листал журналы и периодически подбегал с советами:
– Наискось стригите, сейчас это модно!
Парикмахер Алевтина работала под его чутким руководством, а мастер маникюра взялась за ногти. Поначалу я отказывалась, подумав, что соверши маникюрша одно неосторожное движение и – прощай палец!
Пока мне сушили волосы феном, маникюрша протирала ногти, готовила их к обработке, а у меня от страха зуб на зуб не попадал.
– Не бойся, – сказал Захар. – Мы рядом и не дадим тебя в обиду!
Он пил кофе, аромат которого распространился на весь зал.
Маникюрша подпилила мои ноготки пилочкой, согрела в специальном растворе, пахнущем болотными травами, а затем вытащила щипчики.
Я отвернулась, потому что не могла смотреть, как убирают кутикулу. Но ничего страшного не произошло. Ногти покрыли нежнейшим розовым лаком.
Где-то играло невидимое радио, и Милен Фармер пела о жизни, в которой всегда есть место страданию.
Меня повернули к зеркалу, и я увидела там девушку, мало напоминающую мою прошлую реинкарнацию.
Отражение показало женский образ с короткой изящной стрижкой, отчего вид у меня сделался чувственный и романтичный.
Захар и Николя любовались, стоя позади кресла.
– Я желаю тебе выбраться на такие частоты, где источник радости бесконечен. С днем рождения! – прошептал мне на ухо Николя.
– Аминь, – сказала я.
– Аминь, – повторили друзья.
Мы поблагодарили парикмахера Алевтину и маникюршу.
На улице было слякотно. В мартовских лужах отражались лица неулыбающихся людей, а нам было хорошо вместе. Это было счастливое время.
Утром в фотостудию забежал Геннадий и невозмутимо обронил:
– Вычту пятьсот рублей из зарплаты.
– За что?!
– Я главный! Делаю, что хочу.
Пока я подбирала приличные слова, чтобы выразить недовольство, раздался телефонный звонок.
– Слушаю, – крикнул Геннадий в трубку.
Через минуту начальник побледнел и обратился ко мне:
– Ты будешь здесь?
– Мне работать надо, – на всякий случай сказала я.
– Да, да. – Он повесил трубку стационарного телефона на рычажок. – В аварию попали…
– Кто?
– Друзья…
– Когда придут остальные? – спросила я, не обнаружив ни фотографа, ни хозяйку, ни кого-либо еще.
– Часа через три. Я отпустил их на утро.
Геннадий сел и закачался на стуле.
– Вы закроете фотостудию?
– Нет! – Он вскочил и подбежал ко мне: – Я в больницу. Ты остаешься за всех. Вот ключи от сейфа. Там лежит полтора миллиона рублей, должен приехать человек, забрать.
– Что-о-о-о?!
Но начальник, как сумасшедший, натыкаясь на стены, побрел прочь.
Я осталась в фотостудии одна с ключами от сейфа.
Вероятно, наученный горьким опытом, Геннадий решил испытать нового сотрудника и дал мне ключи от совершенно пустого сейфа, подумала я.
По утрам клиентов мало. Это время я посвящала уборке.
Справедливость мучила меня. Почему я должна выполнять работу за пятерых? Мою зарплату отнимают, презрительно смеются в глаза, утверждая, что нет закона, защищающего работника.
Как мне и матери выжить без дома, лекарств и еды?
Болезни после войны давали о себе знать.
Кто посмел так издеваться над нами?
Протирая пыль под фотоаппаратами и рамками на стеклянных стеллажах, я заплакала.
В офисе по-прежнему не было ни души. И я вошла в комнату, где стоял сейф.
Ключи сразу подошли к дверце, и, открыв ее, я увидела пачки денег.
Это были чужие деньги.
Сейф я закрыла и начала подсчитывать фотографии, но голоса Николя и Захара шептали:
Не устояв, я взяла две рамки и положила их в свою сумку.
Первые клиенты появились к десяти утра и забрали пакеты с фотографиями утренника.
Еще два часа прошли в тяжелых раздумьях о сейфе и двух рамках. Межгалактический демон Капитан как-то сказал, что из грешных душ плетут паруса, оттого души не принадлежат себе, пока не искупят вину.
В итоге я вытащила из сумки ворованное и громко сказала сама себе: