Читаем 46 интервью с Пелевиным. 46 интервью с писателем, который никогда не дает интервью полностью

У Пелевина жизнь точно удалась. По-крайней мере ни один из ныне творящих писателей не может похвастаться такой популярностью. И таким количеством слухов вокруг своего имени. Немудрено: на светских мероприятиях Виктор Олегович не появляется, фотографировать себя не разрешает, к телефону не подходит, интервью практически не даёт.

На днях вернулся из Тибета, где встречался с ламой. На этой неделе уехал в Канн. По словам людей, знающих писателя, в России он проводит дай Бог месяца два-три в год. Что же касается белого «Мерседеса» и прочих обязательных нынче атрибутов славы, то…

ВП: Славу я не люблю, причём не вру, когда это говорю. Она мешает жить, уничтожает то, что называется словом privacy. Чтобы позволить себе быть известным, надо быть богатым, а я про себя не могу этого сказать. Деньги я не то чтобы люблю — я скорее не люблю сидеть без них. А женщины не лошади, чтобы любить или не любить их как класс или биологический вид. Любишь, как правило, какую-нибудь одну. Что касается дорогих автомобилей, то к ним я равнодушен абсолютно.

— А вот реальная ситуация: мой брат пришёл в институт в майке с портретом Че Гевары. «О, да у тебя на футболке Пелевин!» — заявили ему видевшие обложку «Поколения П» сокурсники. Такая слава вам по душе?

— Меня это несколько пугает. Насколько я себе представляю, Че Гевара что-то вроде Шамиля Басаева, различается только идеология, которая их вдохновила. Я человек абсолютно мирный, и романтик с автоматом — не самый симпатичный мне символ. Мне могут нравиться романтические порывы, но когда их реализацией становится стрельба по людям, это не вызывает ничего, кроме тоски и ужаса. Другое дело, что даже Че Гевара и символизируемый им бунт стали со временем коммерческим клише — как-то на рейсе британских авиалиний я видел в каталоге Duty Free швейцарские часы «Swatch» с портретом Че Гевары.

Мир делает деньги на прямом бунте против себя. Мне кажется, что если бы Че Геваре показали эти часы пред его последней экспедицией в Боливию, он махнул бы на всё рукой и стал бы разводить тюльпаны.

— Почему же тогда Че украшает обложки вашего трехтомника?

— На трёхтомнике не портрет Че Гевары. Это просто коллаж, набор клише, которые собираются в случайную комбинацию. Мы живём во время, когда «имиджи», отражения окончательно отрываются от оригиналов и живут самостоятельной жизнью. И каждый из них приобретает определённую суггестивно-коммерческую ценность, не соответствуя абсолютно ничему в реальности. То есть субстанцией такого символа является ничто, пустота. Точно так же на обложке книги мог быть Солженицын на пашне, Ельцин на танке или Джон Кеннеди-младший в кабине самолёта. Из подобных калейдоскопических конструкций и строится картина мира современного человека. Кто-то сказал: когда Бог придумал радугу, дьявол придумал калейдоскоп. Оральный, анальный и вытесняющий вау-импульсы.

— В какой степени правдив слух, что большинство персонажей «Поколения» реальны?

— Можно сказать, что за книгой стоят наблюдения за людьми, работающими в рекламе и вокруг, но прямых прототипов у героев нет. «Generation ’П’» — не только о рекламщиках, но и об их жертвах. Например, оральный, анальный и вытесняющий вау-импульсы, описанные в книге, каждый человек может без особого труда заметить в своём уме.

— Огромное место в вашем последнем романе занимает реклама продуктов. Если через год они исчезнут с рынка, будет ли понятна ваша книга?

— Если с нашего рынка исчезнут продукты, упомянутые в книге, это, скорее всего, будет означать исчезновение самого рынка. Книга имеет дело со своего рода «базовым лексиконом» современного потребителя. Скажем, кока-кола — не столько софт-дринк, сколько символ. Когда в Америке несколько лет назад попытались заменить коку-колу на новый напиток «Coke», который был испытан многочисленными экспертами и фокус-группами и, по всеобщему мнению, был вкуснее оригинала, это чуть не стало катастрофой — производители не учли эмоциональной связи потребителя с продуктом. Задача рекламы — сформировать такую связь. Поэтому мне кажется, что книга будет понятна до тех пор, пока существует реклама (и политика). В конце концов «Generation ’П’» — это производственный роман. Только, в отличие от классических производственных романов, рассказывающих о цементе-шпалах-космических станциях, темой этой книги является производство той грохочущей и пёстрой пустоты, в которой проходит наша жизнь.

Солидный Господь для солидных господ

— Есть ли будущее у рекламы? Можно ли считать её направлением искусства?

— Скорее вопрос стоит так — есть ли будущее у других направлений искусства?

Если вы смотрите, скажем, какую-нибудь психологическую мелодраму, в которой Дастин Хоффман в момент, предшествующий катарсису, берёт со стола чашку с эмблемой «Мальборо» и делает большой глоток, можно не сомневаться, что появление этой чашки оплачено. Я допускаю, что скоро рекламу будут размещать в романах, если герои будут пить шампанское определённого сорта, то на это будут существовать расценки.

Из книги «Поколение ’П’»

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивное мнение

Тест Тьюринга
Тест Тьюринга

Русский эмигрант Александр, уже много лет работающий полицейским детективом в Нью-Йорке, во время обезвреживания террориста случайно убивает девочку. Пока идет расследование происшествия, он отстранен от работы и вынужден ходить к психологу. Однако из-за скрытности Александра и его сложного прошлого сеансы терапии не приносят успеха.В середине курса герой получает известие о смерти отца в России и вылетает на похороны. Перед отъездом психолог дает Александру адрес человека, с которым рекомендует связаться в Москве. Полагая, что речь идет о продолжении терапии, Александр неожиданно для себя оказывается вовлечен в странную программу по исследованию искусственного интеллекта под названием «Тест Тьюринга». Чем глубже Александр погружается в программу, тем меньше понимает, что происходит с ним и с миром и кто сидит по ту сторону монитора…

Александр Петрович Никонов

Фантастика / Триллер / Фантастика: прочее

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 4
Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 4

Четвертое, расширенное и дополненное издание культовой книги выдающегося русского историка Андрея Фурсова — взгляд на Россию сквозь призму тех катаклизмов 2020–2021 годов, что происходит в мире, и, в то же время — русский взгляд на мир. «Холодный восточный ветер» — это символ здоровой силы, необходимой для уничтожения грязи и гнили, скопившейся, как в мире, так и в России и в мире за последние годы. Нет никаких сомнений, что этот ветер может придти только с Востока — больше ему взяться неоткуда.Нарастающие массовые протесты на постсоветском пространстве — от Хабаровска до Беларуси, обусловленные экономическими, социо-демографическими, культурно-психологическими и иными факторами, требуют серьёзной модификации алгоритма поведения властных элит. Новая эпоха потребует новую элиту — не факт, что она будет лучше; факт, однако, в том, что постсоветика своё отработала. Сможет ли она нырнуть в котёл исторических возможностей и вынырнуть «добрым молодцем» или произойдёт «бух в котёл, и там сварился» — вопрос открытый. Любой ответ на него принесёт всем нам много-много непокою. Ответ во многом зависит от нас, от того, насколько народ и власть будут едины и готовы в едином порыве рвануть вперёд, «гремя огнём, сверкая блеском стали».

Андрей Ильич Фурсов

Публицистика