47 ронинов

Какая несправедливость! Все пошло не так: вместо того, чтобы торжествовать победу, Кай сражен неведомой силой, и тут наверняка не обошлось без колдовства. Вместо того, чтобы наслаждаться величайшим днем своей жизни, господин Асано втоптан в грязь у ног сёгуна – потому что его драгоценная дочь сильнее, чем родного отца, любит полукровку. Госпожа Мика пренебрегла всем – родительской заботой, честью и добрым именем – ради чего? Ради ничтожества, даже не являющегося человеком! Первое впечатление Оиси о найденном много лет назад странном мальчишке было верным: Кай – демон. Причем демон, который каким-то непостижимым образом оказался самым лучшим и самым храбрым воином Ако… Нет, что за чудовищная мысль! Этот плод кровосмешения, этот выродок… Его нельзя уважать, и сочувствовать ему тоже нельзя.

Оиси вновь посмотрел на Хазаму и кивнул.

Самураи Ако подхватили боккэны со стальными наконечниками, принесенные с учебного двора людьми сёгуна, и сгрудились вокруг лежащего Кая. Воитель в черном, так и не скинув демоническую маску, бросил на свою жертву последний взгляд. И отступил в сторону, оставляя поверженного врага его же соплеменникам – пусть сводят счеты.

Адъютант сёгуна, окруженный группой своих самураев, внимательно следил за происходящим, желая удостовериться, что приказ его господина будет исполнен в точности. Приглашенные на турнир даймё оставались на местах и молча наблюдали за публичным унижением воина Ако. Каждый из них хорошо понимал – одним только наказанием полукровки дело не обойдется. На клан Асано легло позорное пятно, и отмыть его теперь будет совсем не просто.

Оиси с непроницаемым лицом смотрел, как Кай пытается встать, чтобы защититься от грядущей расправы. Но нанесенный Харой сокрушительный удар вновь швырнул его на землю, а следом опустился боккэн Хазамы…

С этого мига спасения для полукровки не было. Воины обрушили на него всю свою бессильную ярость. Ублюдок, демоново отродье, выросшее среди них по милости их князя… лишь для того, чтобы обесчестить его гордое имя, его единственное дитя, его самураев, а вместе с ними – и весь народ провинции Ако.

Оиси заставлял себя наблюдать за избиением, однако внимание его то и дело ускользало: к господину Асано с поникшими плечами, в ступоре глядящему в землю; к госпоже Мике, вздрагивающей от каждого полученного Каем удара, словно избиению подвергалась она сама; к господину Кире, на лице которого расцветало плохо замаскированное удовольствие…

Мика, казалось, вот-вот расплачется. И хотя Оиси очень гневался на нее за слабость, сердце вдруг кольнуло от непрошеной мысли – а каково было бы его жене, стань жертвой наказания он сам?..

Но тут каро накрыла новая волна стыда – по щеке госпожи все-таки скатилась слезинка. Пробежала по лицу, оставляя солнечно-серебристую дорожку… Девушка замерла, борясь с подступающими рыданиями. Оиси не мог припомнить ни единого случая, когда она плакала бы на виду у всех. Разве что когда умерла ее мать, а ведь в то время госпожа Мика была совсем ребенком. Женщина-самурай не должна плакать открыто – и уж во всяком случае, по такому постыдному поводу! И все-таки Оиси ясно видел, что душа девушки просто утопает в слезах…

Интересно, о чем она так горюет? Об участи отца? Или о Кае? Кае, который, рискуя жизнью, в одиночку убил кирина… который сегодня опять рискнул жизнью и судьбой, защищая честь господина и госпожи… честь Ако. Который тайно обучал его, Оиси, сына искусству владения мечом, постепенно завоевывая уважение и послушание юноши – так же, как завоевал он сердце дочери князя Асано.

Оиси бросил взгляд в другой конец арены, откуда Тикара раньше наблюдал за поединком с нескрываемой гордостью тайного посвященного.

Сын исчез. Не смог наблюдать жестокую расправу над своим учителем. Зато – в отличие от всех остальных участников драмы – он ушел отсюда по собственной воле. Оиси перевел глаза на своих людей, вымещающих на Кае отчаяние, безысходность и чувство униженности. Если их не остановить, они забьют полукровку до смерти. Отдать приказ? Пусть прекращают? А есть ли у него на то полномочия?

Адъютант сёгуна по-прежнему критическим взглядом следил за происходящим. Казалось, он доволен тем, с каким рвением исполняется распоряжение его господина, но доволен не слишком – Кай все еще шевелился, слабо пытаясь защищаться, и это мешало адъютанту объявить о конце экзекуции.

Внимание каро привлек Басё. До сих пор бывший монах держался подальше от центра потасовки, зная о своей могучей силе. Но вот он резко шагнул вперед, словно принял какое-то решение. Другие самураи подались в стороны – одного присутствия огромного воина было достаточно, чтобы вокруг все расступились. Он занес боккэн, и решимость на его лице сменилась состраданием.

«Прости», – прошептал великан, глядя на Кая, и нанес точный, выверенный удар, от которого полукровка наконец лишился чувств. Опустившись на колени, Басё принялся освобождать обмякшее тело от доспехов, чтобы прекратить избиение. Адъютант Токугавы не возражал, и Оиси подал знак остальным помочь Басё.