47 ронинов

Когда лишенного доспехов, окровавленного Кая поволокли прочь с арены, выглядел он обычным уязвимым человеком. Оиси посмотрел на господина Асано и его дочь. Глаза девушки вновь были полны слез, но теперь в них читались стыд и раскаяние. Выходит, облегченно вздохнул каро, госпожа Мика понимает, что натворила. Это хорошо, иначе он больше никогда не смог бы испытать к ней сочувствия.

Гости вокруг наконец зашевелились, потянулись прочь с трибун. Теперь господин Асано и Мика-химэ также вправе удалиться. Адъютант Токугавы отправился докладывать хозяину о том, как был обуздан строптивый нелюдь.

Оиси остался стоять на месте. Ноги будто вросли в землю. Только что он увидел, как самым уважаемым самураям, воинам высочайшего ранга, пришлось совершить деяние, до которого могли опуститься только павшие разбойники и бродяги – избить до полусмерти беззащитного человека. Теперь же он смотрел, как они швыряли боккэны в смешанную с кровью грязь и направлялись к нему за дальнейшими приказаниями. Остальные самураи, также присутствовавшие на турнире, молча выжидательно смотрели в его сторону из разных уголков арены.

Оиси поручил Басё и Окуде сопроводить князя Асано с дочерью в их покои, тихонько наказав воинам, чтобы те держались от своих подопечных подальше и хранили молчание. Хазаму он послал выяснить, куда подевался Ясуно и что с ним произошло. Остальных распустил: кого-то – выполнять привычные обязанности, кого-то – на заслуженный отдых.

И только после этого наконец отправился на поиски сына.

К вечеру чистое ясное небо, с утра предвещавшее не менее ясный и радостный для Ако день, стало серым и угрюмым. Надвигалась буря. Небеса напоминали жестоко избитое тело – разбухшие сине-фиолетовые тучи, густые кроваво-красные прожилки, нарисованные последними лучами заходящего солнца.

К тому времени, когда Мика наконец вышла из своих покоев, ярко-красный и золотой цвета знамен Ако – впрочем, не только Ако, ведь золото являлось еще и цветом сёгуна – совсем потускнели.

…Вернувшись в дом после турнира, она первым делом прогнала всех из комнат. Ей необходимо было уединение – чтобы выплакаться. Она рыдала от горя и стыда, рыдала долго, до тех пор, пока у нее, кажется, совсем не осталось слез. А после этого разрыдалась вновь – в раскаянии и скорби…

В конце концов Мика уснула – а когда пробудилась, немедленно отправила встревоженных слуг за средствами, способными придать достойный вид опухшим глазам и покрасневшему лицу. Она не станет отрекаться от своего горя, и от гордости – тоже не станет. Если только того не потребуют интересы Ако. Ако, чье доброе имя она сегодня так опорочила. Но ей необходимо выйти, необходимо поговорить с отцом… даже если он не захочет ее видеть.

…В своих покоях отца не оказалось. Мика искала повсюду, спрашивала о нем каждого встречного. Никто его не видел… или видел совсем недавно, но где найти господина Асано теперь, не знал… Она уже стала опасаться: либо всем вокруг было приказано ничего ей не сообщать, либо… либо он мог… мог даже…

Добравшись до внутреннего дворика, девушка в изнеможении опустилась на скамью под вишнями – пальцы переплетены, ладони сжаты еще крепче, еще отчаянней, чем под недобрым изучающим взглядом господина Киры. От безжалостно впивающихся в руки колец на коже оставались кровоподтеки, но боль эта была Мике даже приятна – что угодно, только бы не думать…

В сгущающихся сумерках она разглядела направляющегося к ней самурая, одного из вассалов отца. Не узнать его фигуру было невозможно.

Басё нерешительно приблизился и с великим почтением поклонился.

– Моя госпожа, Оиси Кураносукэ сказал, что вы разыскиваете отца. Я недавно видел господина Асано – он сидел у пруда с кои в своем саду.

Глаз на нее Басё не поднимал, и девушка могла только гадать, какие чувства таятся в их глубине. Сегодня на лицах всех обитателей замка – даже на лицах слуг – она читала одно и то же. Жалость. Или осуждение. Или то и другое разом. Неужели и Басё тоже?.. Она не выдержит, если еще хоть кто-то посмотрит на нее с безмолвным обвинением. Особенно если это сделает стоящий перед ней сейчас мужчина. А каково будет прочесть то, что скрывается во взгляде отца, страшно даже представить…

– Благодарю вас, господин Басё.

Встав со скамьи и пригнувшись в ответном поклоне, Мика не смела поднять головы. С ее шелкового наряда соскользнули лепестки сакуры и молчаливым дождем осыпали все вокруг.

– Моя госпожа, – произнес Басё, когда она уже собиралась удалиться, – о полукровке позаботились. Его осмотрел лекарь. Он будет жить.

Девушка резко обернулась. На луноподобном лице самурая не было привычной улыбки, но в глазах его по-прежнему светились доброта и сердечность – странные качества для ловкого воина-монаха с огромным, могучим телом, который умеет искусно обращаться с боевым шестом бо и длинным мечом нагинатой…

– Зачем вы говорите мне об этом? – слабо прошелестела она.