4ec756ed4b403cd2f45a6d0b297e3a21

Одним из первых в Сенате встал вопрос о выполнении грабительского контракта с пиратами, пришлось заново перекраивать карту страны. Аро вернулся с Туманных островов к нам в поместье. Потеря плавильни — его детища, к которому он был нежно привязан, — и доступа к вонючей вязкой жиже, способной воспламеняться, сделала его молчаливым, нелюдимым и угрюмым. Однако мы с Джаем не могли не восхищаться, глядя на него: из некогда забитого, запуганного, костлявого и угловатого подростка он превратился в высокого, статного, невероятно красивого молодого парня. Я втайне надеялась, что однажды он сумеет забыть о своем рабском прошлом.

Дома тоже хватало забот. Часть лошадей, вместо уведенных халиссийцами, нам вернули, однако конюшню пришлось отстраивать за свой счет: муниципальных денег едва хватало на выплату военного содержания солдатам и авральный ремонт важных городских объектов. Впрочем, я не унывала: денег, переданных дядюшкой, хватало не только на покупку недостающих лошадей и постройку конюшни, но и на жалованье наемным работникам. Наконец-то я смогла свободно вздохнуть: люди отчаянно нуждались в заработках, а нашим полям требовались рабочие руки, теперь не было необходимости гнуть спину самой.

К доктору Гидо, который вернулся в Кастаделлу вместе с первыми военными обозами, мы с Джаем наведались незамедлительно. Постаревший, сгорбленный, еще сильнее усохший и совершенно седой, он, тем не менее, продолжал самоотверженно помогать людям. Джая он встретил по-отечески тепло. Долго рассматривал его глаза сквозь увеличительные стекла, заставлял его смотреть то на свет, то на темноту, рассматривать рисунки на разном расстоянии, жмуриться и, наоборот, не мигать, вращать глазами в разные стороны. Хмурился, ощупывая голову, затылок и шею, где скрывались давно затянувшиеся раны.

В самих глазах он не нашел недуга, огорошив нас предположением, что потерей зрения дают о себе знать старые травмы. Он научил меня правильно массировать Джаю голову, выписал целый ворох зелий и снадобий для расслабления мышц и сосудов, а для чтения и мелкой работы подобрал моноколь в бронзовой оправе. Зрение орла, сказал он, вернуть уже не удастся, но если Джай станет серьезно относиться к лечению, то дальнейшее ухудшение остановится, и он не ослепнет окончательно.

Мы были довольны и тем. Первое время Джай, как ребенок, дурачился и рассматривал сквозь чудесный монокль меня. А потом целовал — каждую черточку, каждую родинку, каждую веснушку, которую удавалось рассмотреть на моем лице… и не только на лице.

Через три недели наконец сбылось желание Джая: мы приехали в порт, чтобы взойти на корабль, идущий на север. Дети танцевали от нетерпения, предвкушая долгое морское путешествие, в котором, по их мнению, непременно должно было случиться множество приключений. С нами решили ехать Сай, которая ни за что не хотела разлучаться с детьми, и Аро, которому Джай предложил сменить обстановку и повидать земли, где родилась его покойная мать.

Изабель провожала нас, тяжело опираясь на руку Вуна. Между нами никогда прежде не водилось теплых отношений, но сегодня мое сердце просто разрывалось, когда я смотрела на нее. Черты гордого лица заострились, в погасших глазах застыла печаль, тонкие губы побелели — такой она выглядела лишь однажды, потеряв своего последнего сына. Когда пришла пора нам подниматься по сходням на борт, Изабель присела, обняла детей и что-то долго шептала им на ухо. В ее темных глазах явственно блеснули слезы.

Мне хотелось бы уверить ее, что мы вернемся, но… теперь я отчетливо сознавала, что больше не вольна распоряжаться собой. В день возвращения Джай сказал, что навеки останется моим рабом, хотя на самом деле уже давно стал властелином моей души; но я ощущала ровно то же самое: в одно и то же время я была и его госпожой, и его рабыней. Мое сердце, мое тело, моя судьба отныне и навечно принадлежали ему, и только ему теперь предстояло решать, останемся мы на севере, вернемся на юг или станем вечно скитаться по миру.

И я знала, что безропотно приму любое его решение.

Свобода. Вот уже год как я снова стал свободным человеком, но по-настоящему могу ощутить это только теперь, опираясь на фальшборт пассажирского корабля, слушая тихий скрип рангоутов, ласковый плеск волн, обнимающих выпуклые борта, и всматриваясь в размытую линию горизонта между небом и морем, где время от времени из воды показываются черные спины дельфинов.

Небеса, звезды или боги — уж не знаю, кому из них есть дело до людей, — теперь благоволят к нам во всем. Погода радует спокойствием и мягкостью: ни испепеляющего зноя, ни промозглой сырости, ни туманов; штормов не предвидится; паруса щедро наполняет попутный ветер, и корабль быстро летит по океанской глади, приближая мою встречу с далекой, полузабытой родиной.

Мне больше не надо жить для кого-то. Больше не надо сражаться на Арене, освобождать рабов, бороться с угнетателями, воевать против халиссийцев. Я могу просто жить — и наслаждаться существованием рядом с любимой женщиной и своими детьми.