5/4 накануне тишины

— …Хвостов, конечно, было много, — вздохнул Сашка, — но все отпали! Ещё в институте. Не будь их, — мечтательно прищурился он, — я бы сейчас не здесь, а по дамской части работал бы. Не знаешь ты, несчастный физик, как прекрасно устроена женщина! Яичники — хризантемы! Маточные своды — небесная сфера. Женщина, брат ты мой, это — детородная, совершенная и прекрасная, вселенная в миниатюре… А что у мужиков? Одно тьфу! Мы созданы не из ребра, а слеплены из грязи! Увы…

Дальше Сашка понёс непотребное.

Послушав немного, Цахилганов поднялся и махнул рукой. Он пошёл по залу, не глядя на стол. Самохвалов же, сдвинув на затылок шапочку с бантом, смеялся ему вслед, поблёскивая единственным, длинным, зубом:

— Осторожней! Цапнет… Красавица. Берегись!

491

После подвала тьма вокруг казалась чернильной. Лишь в кругу фонаря маслянисто блестела грязь.

Санитар мочился тут же, у двери, в лужу. Под беззвёздным небом широко и безостановочно летел невидимый весенний ветер, шумящий голыми вершинами тополей. И рябое одноглазое лицо санитара, запрокинутое к фонарю, было мечтательным и тоскливым.

Цахилганов, из приличия, подождал немного на пороге, не мешая чужому занятию. Но вот санитар содрогнулся — и завыл вдруг, вскинув голову сильнее.

…Это была песня, мучительная, но на удивленье ритмичная,

состоящая из гортанного клёкота, короткого молчанья, протяжного воя, бессмысленного хрипа и дикого, разрастающегося стона.

Цахилганов снова вспомнил рабочий африканский джаз. Если бы он услышал песню Циклопа в записи,

то, скорее всего,

признал бы её

гениальной…

493

Голос Циклопа поднимался всё выше. И в ночном этом вое было теперь нечто жуткое

и значимое…

Слышалось в нём, определённо, беспокойное дыхание потусторонней, неживой вечности, лишённой гармонии и покоя…

Цахилганов стоял, не шелохнувшись, и молчал в изумлении. Одноглазый санитар хрипел, и мычал,

он дико пел о том, как искажённая человеческая жизнь перетекает в искажённое инобытие — санитар пел об уготованном аде,

и в этой звериной дребезжащей песне не было места слову и душе, но много было простора

для застарелого, грубого страха

перед бездной антивремени —

и вечной тоски, которой исходила земля,

приговорённая людьми к безобразным искажениям…

Рай, рай, бывший рай, мы не помним тебя…

494

Но смолк Циклоп внезапно и обмяк. Потом он долго смотрел огромным круглым оком на весёлые пятна окон в больничных корпусах,

будто ждал чего-то ещё,

какого-то важного для него поступления — оттуда…

Вздрогнув, он принялся застёгивать ватные брюки, низко наклонив голову в драном треухе.

— …Эй, корефан, — сказал Цахилганов негромко. — Там зовут тебя. Давай быстрей. Вниз. Топай.

Мужик даже не обернулся. Тогда Цахилганов толкнул санитара в плечо. Тот качнулся — и жутко осклабился в неверном свете фонаря.

— Корефффа-ан… — вымолвил он вдруг, расслабленно перекатывая слово, не умещающееся во рту. — Гы…

Одинокий, тоскующий, надмирный глаз его умалишённо мерцал во вселенной. А сам санитар был почти не виден во тьме.

— …Корефффа-ан, — повторял мужик, скалясь, и сильно, неприятно толкал Цахилганова в плечо. — Гы. Гы. Корефа-а-ан…

— Ну, хватит! Ты! Заладил… — пятился Цахилганов, отыскивая глазами лом. — Вниз давай! Кому сказал?

495

Вот, выродок. Удолбище…

Сапоги санитара гулко захлопали за спиной Цахилганова, быстро, очень быстро

спускающегося по ступеням.

Ох, не хотел бы он остаться с этим типом в тёмном узком месте, один на один…

Но возбуждённые голоса Барыбина и Сашки уже доносились снизу, из ярко освещённого кабинета.

— …Нет, у него же всё время все виноваты! Фырчит, не переставая! — возмущённо говорил Барыбин, кажется — про Боречку. — Я перед ним пожизненно виноват — оттого, что мерседеса ему не покупаю. Марьяна виновата — с опозданьем чертёжи для его техникума чертит, пока он с друзьями баклуши бьёт!.. Прежде, чем начать вымогать, он делает тебя виноватым!

…Внушить вину другому — отмычка многих. Вечно — обиженных — из — корыстных — соображений…

— Ну, Барыба, не сильно ты Боречку балуешь, — возражал Сашка. — А его дело молодое. Ему многого хочется. И лучшего. Какой же сын будет доволен твоей, родительской, зарплатой? Не обеспечиваешь ты его толком.

— А если нет у меня? Ну, не-е-ет!!! Таких денег! И потом, сколько можно?!. Дам ему тридцатник, всё на этом. Ох, опять надуется как хомяк…

— Ну и дурак, что нет!..

496

Санитар шумно дышал за спиной приостановившегося Цахилганова.

— А, Циклопка! — крикнул Самохвалов из дверного проёма. — Увози эту в камеру. Не будет сегодня вскрытия. Клади на тележку. Слышишь?