Отец. Он в гражданском,
однако в офицерских мягких сапогах,
и на вздувшейся, синюшной шее его затянут офицерский ремень.
— Куда я попал? — спросил Цахилганов, не рискуя подойти к нему.
— Здесь канцелярия ада, — просто ответил отец, вглядываясь в сына с любопытством. — Всё делопроизводство — здесь… От каждой прозекторской до нас рукой подать. Тут прямое сообщение, я всё слышал… Ты, как носитель душевной крамолы, решил уйти в ад добровольцем, утащив с собою непременно всё «гнездо крамолы» мира?
Сделав неприметный предупредительный жест, отец закричал вдруг, оттягивая ремень с шеи:
— Но у тебя ничего не выйдет! Ты попадёшь в ад — один! «Гнездо крамолы» наверху сохранится!.. Посмотри, какие доблестные силы его оберегают! Вздумал тягаться с ними? С ними?!.
Крупные и мелкие бесы
сидели по периметру ангара, на полу, и скучали. Казалось, что отца они не слушают совершенно. Кто грыз в задумчивости наманикюренные ногти, кто почёсывал плешиво-волосатые бока, кто просто глядел на Цахилганова-сына круглыми, ничего не выражающими, глазами.
Самый жалкий из них был, впрочем, бесшёрстным. Однако этот, бес курения, покрытый густой рыхлой копотью, казался тепло одетым — в чёрно-жёлтый плюш. Был он мал, как шестиклассник, и печален.
Но тут выскочил откуда-то совсем уж мелкий — запыхавшийся бес пьянства. Зелёный, он скакал, мельтешил, вертелся. И наркомовская фуражка с синим верхом была на нём будто кукольная —
— Не обращай внимания. Они — нерабочие бесы, — сказал отец, отслеживая равнодушно прыжки зелёного и косясь на покрытого копотью. — Так, соглядатаи. На твою душу безоговорочно претендует
вон тот!..
В углу ангара независимо стал вихляться самоуверенный рослый бес, похожий на худого орангутанга, с развинченными суставами и надменно выставляемой задницей. Он был совершенно голым, а под подбородком его алел красный галстук-бабочка.
— Это бес джаза, — пояснил отец недовольно. — Я не понимаю, какое отношение он имеет к серьёзным процессам? Разве что вспомогательное.
Основные — там!..
Цахилганов-сын глянул в указанную сторону —
и увидел группу важных бесов с портфелями:
одного — похожего на комиссара Рыкова,
другого — на Петровского,
третьего — на Троцкого.
— Имел право голоса без должности, — пояснил отец про того, беспортфельного. — Они давно уж вернулись из длительной командировки. Но до сих пор вид имеют усталый. Слишком долго и много работали они на поверхности Земли, в сложных православных условиях. Перетрудились основательно. Теперь стараются переложить всю работу на других, сволочи…
— А ты здесь что делаешь? — удивился наконец-то Цахилганов-сын.
— Как — что? Веду допросы.
— Так, значит, ты и здесь — чекист?
— Разумеется, — ответил отец с достоинством. — Чем больше допускают промашек чекисты там, наверху, тем больше они оставляют работы нам, в аду. Приходится за них упираться… Спецов там не осталось! Но от ответственности за свои поступки всё равно никто не уйдёт,
верно? Нет, когда
Мороз, огонь.
Огонь — мороз!
Ремень трёт…
— А у меня что-то с башкой, — пожаловался сын. — Я её в реанимации малость перетрудил. И с нервной сис-темой,
Кто-то из крупных бесов рыкнул угрожающе. Цахилганов-сын обернулся. Однако крупные бесы сделали вид, что они не при чём, и отвернулись. Но отец перепугался необычайно:
— Никогда не обнаруживай перед нечистью своего слабого места! Туда и ударят, в самое уязвимое. Непременно!..
Спохватившись, он сменил тон на самый жёсткий:
— Ты, марш, сюда — сюда, под лампочку! Гражданин Цахилганов, — чётко и громогласно принялся выговаривать отец простуженным голосом. — Ну, рассказывай всё как есть. Запираться и лгать не советую.