Читаем 5/4 накануне тишины полностью

5/4 накануне тишины

стремящийся к самопознанью — и цельности? Мучительно стремящийся…

— Птица, — прошептала Любовь, и дыханье её сбилось.

Цахилганов насторожился.

— …Отгони, — слабо просила жена. — Ты же видишь, она налетает. Отгони…

81

— Какая хоть она, эта птица, Люба? — спросил он, покорно вздыхая, и подошёл к высокой её кровати.

— Зачем? — проговорила Любовь едва слышно. — Зачем ты впустил её в наш дом? Она налетает всё время. Она измучила меня! Отгони, умоляю.

Цахилганов тронул её лоб, который был холоден

и влажен.

— Всё, всё, Люба. Я её прогнал. Гарпию. Кыш!.. Тебе снова больно?

Но взгляд Цахилганова остановился по ту сторону кровати. Там стояло кожаное низкое кресло, раскоряченное и продавленное до безобразия,

в которое он никогда не садился,

— оно — было — креслом — Барыбина — только — Барыбина — преданным — креслом — Барыбина — упорно — хранящим — сердобольное — тепло — нижней — части — тела — реаниматора —

и в этом кресле лежала какая-то недочитанная, раскрытая книжица. Ещё позавчера этой книжицы здесь не было, а сегодня… Ну-ка, ну-ка…

«Оставаясь на почве точных фактов, — с пристрастным вниманием читал Цахилганов отчёркнутое карандашом, перегнувшись над Любой, — мы можем сказать, что большие полушария

есть совокупность анализаторов,

которые разлагают

сложность внешнего и внутреннего мира

на отдельные элементы и моменты

и затем связывают таким образом

анализированные явления

с той или иной деятельностью организма…»

82

Цахилганов ощупал свою голову:

— Полушария, — сказал он. — Разлагают… Дробят… Сложность внешнего — и внутреннего мира… Дабы свести всё в единое, чёткое, необходимое действие организма…

Почему же они раньше этого не делали? Полушария? Простаивали, что ли? Гадство, они почти совсем не работали…

Или при целенаправленном стяжании денег и удовольствий они своей основной функции не выполняют вовсе?!.

— Разумеется, — тут же откликнулся Цахилганов Внешний. — Вот и подсказка тебе подброшена — неким святителем из заключённых. Теперь вперёд. Напрягай свои большие полушария!..

— Выходит, деятельность неких дремлющих способностей человека запускается с помощью несчастий… Весёлое дело! А может, я не хочу — такого запуска?

— Ну, если уж ты начал рассыпаться, то и собраться в неком неведомом действии предстоит тебе же. Рано или поздно состоится он –

переход — количественных — изменений — в — качественное — посредством…

— Уволь! Мне без скачков как-то спокойней! — перебил себя, того, Внешнего, Цахилганов. — А если будешь напирать, если будешь тут нагнетать немецкую классическую философию, то я в знак протеста отправлюсь домой. Пить хорошее вино и слушать оперу,

— про — Горюнову — он — благоразумно — умолчал —

причём, заметь, вовсе не «…супер-стар». Я что, уже потерял право на жизнь вне реанимации?.. Барыбин, небось, нарочно подсунул мне книжицу, нарочно подчеркнул, а я буду, как дурак, ломать голову

над деятельностью своей же головы.

И преображаться на глазах!

Ему в угоду…

83

Ну, уж нет. Шум лагерной пыли, распады, видения человеческих жертв прошлого, боязнь жертв будущего — всё по боку!

— Я нырну с головой в Вечнозелёную оперу, только меня и видали…

Внешний, видно, растерялся:

— Предельный объём удовольствий, вообще-то, давно исчерпан. Тобою — и миром…

— А мне плевать… Несчастья пусть остаются несчастьями. Но, к счастью, есть на свете Вечнозелёная! — сказал Цахилганов, потягиваясь. — И она — бессмертна! И я не виноват, что мне в ней — хорошо! А вот в душевном эксгибиционизме, который навязывается мне…

— именно — в — этой — точке — земного — шара — и — именно — под — этими — солнечными — выбросами — именно — такой — интенсивности — а — не — иной —

мне не очень-то уютно. Я выхожу из игры. С меня довольно. Всё, что сложно, того не существует!..

Да, я делаю попятный шаг!

Дабы не превращаться из успешного человека в такое же ничтожество, как Барыбин,

я удаляюсь в привычные,

проверенные удовольствия.

Большой привет!..