5/4 накануне тишины

— …Мы с отцом сделали пылью многое — безмолвной пылью. Я раздробил свою любовь, единственную свою любовь… Я измельчил её,

и каждая последующая любовь

становилась мельче, мельче, мельче

предыдущей.

И вот со временем лишь пыль будет стучать в мои стекла. Потому что я скрылся от Москвы — навечно, здесь… Теперь — навечно… Нарочно — навечно… Мельчайшая пыль Карагана…

Пыль — прах…

— Где ты? — простонала Любовь. — Мне не видно тебя. Всё в тёмных мушках. Что за мельтешение такое, белого света не видно. Точки… Где ты?

— Здесь, навечно… Ты спишь. А я вот всё рассуждаю, сам с собой, — тёр глаза Цахилганов. — Про всякое. Наконец-то рассуждаю…

Про отца, служителя порядка,

и про себя — служителя беспорядка…

Об отцовской несвободе…

И о свободе своей…

— Она метит мне в сердце, — шелестел голос жены. — Она стала старая и очень злая.

— Мне тоже никто не может помочь, — пожаловался ей Цахилганов. 

Господи, сойди в мой ад…

— Он сказал: «Нет…» — выговаривала Любовь.

117

Окно палаты смотрело на унылую бескрайнюю волю безразлично. А воля в палату не смотрела вовсе. Иссечённое недавними вьюгами и первыми, холодными, дождями, тусклое стекло плохо пропускало

свет снаружи.

Внешний глубокомысленно молчал. И молчанье это становилось почти осязаемым. Значит, кто-то ещё должен был появиться в палате вот-вот. Цахилганов почувствовал непонятный трепет души — потом вдруг позорный испуг её, и озирался теперь по сторонам. Да, сейчас появится некто. Но молчание Внешнего всё сгущалось, уплотнялось. И пространство напрягалось оттого до немыслимых, крайних своих пределов.

Солнце бушует, неистовое, разъярённое Солнце…

Цахилганов подумал, что сейчас у него пойдёт носом кровь. И либо он умрёт от неведомых этих перегрузок. Либо появится некто, прозревающий всё…

Появится оттуда, со стороны воли.

И возвестит…

Он оттолкнулся от подоконника, потому что увидел: за окном резко посветлело. И в тумане облаков, тяжёлых и серых, пробился колодец света,

достигающий самого полынного дна,

— влажного — под — низовым — течением — ветра.

Солнечныйстолб соединял небо и землю.

— Кто здесь? — вскрикнул Цахилганов, ощущая уже рядом это чужое и грозное присутствие.

— Кто? — он отступал к двери.

118

Преодолевая страх, Цахилганов поднял глаза. И обмер. От окна, твёрдо и быстро ступая, шёл непомерно высокий Старец в одежде грубой, рваной, пропылённой. Шёл Старец,

— стремительно — преодолевая — сопротивленье — современного — душного — воздуха —

похожий на пастуха.

Он задержал свой взгляд на Цахилганове, на одно лишь мгновенье — сильный… не осуждающий… видящий всё взгляд…

— мгновенье — было — долгим — как — вечность —

и Старец прошествовал мимо.

Случилось так, что Цахилганов невольно сжался — втянул голову в плечи, ощутив и запомнив эту свою постыдную трусость и мелкость…

— Миг — как век, — растерявшись, пробормотал он. — И век — как миг…

Ещё ненароком отметил он один пустяк — жёсткую верблюжью колючку, зацепившуюся за край рукава того, кто прошёл только что.

Но пространство зазвучало внятно и сокрушительно. Оно зазвучало беспощадно,

— так — доходят — раскаты — грома — после — чудовищно — сильной — молнии —

ошеломляюще гулко:

«Мучители и рабы равно пеплом станут, и возраст их разрушится. Оцеломудритеся, мучители и рабы! И промысл сотворите о спасении душ ваших…»

119

Всё стихло. И больше, как Цахилганов ни прислушивался, не прозвучало ни слова.

— …Как доходят небесные раскаты после молнии, — проговорил он тогда слабым голосом,

и оцепененье прошло…

Вдруг Цахилганову захотелось кинуться за незнакомым Старцем следом — чтобы говорить, говорить с ним. И, торопливо двинувшись, Цахилганов больно ударился о дверь, ставшую резко видимой.

— Думая о смерти, мы умираем раньше смерти! — тонко прокричал всё же ушедшему Цахилганов, потирая ушибленное плечо. — Думая о болезни, мы болеем. Думая о потере, мы теряем!.. Но, думая о юности, мы воскресаем!..

С ума сведут эти солнечные вспышки, размывающие времена и пространства…

Что-то он, Цахилганов, заигрался в рискованные игры с самим собой. Надо срочно вернуться в действительность — на опорные, испытанные точки, обеспечивающие умственное и душевное равновесье.

— Она метит мне в сердце, — проговорила Любовь. — …Птица. Опять. Снижается. Она выпускает когти…

— Что?!! — удивился он внезапно присутствию жены.

Убегая — невольно — от — её — умиранья — всё — дальше — он — так — преуспел — в — этом — что — уже — не — помнил — о — ней — иногда.