5/4 накануне тишины

— Они побеждают. Такие, как ты. Но побеждают лишь биологически… Духовно же всегда побеждают — жертвы. Последующая государственная мощь поднимается на духовности истреблённых!

— На духовности истреблённых?.. Как это? Отец, ответь, не уходи!..

Реаниматор перестал делать записи

и обернулся на голос.

— Давай-ка, я вколю тебе транквилизатор, — сказал он, помолчав. — Ты влетел всё же в систему бреда.

И, кажется, крепко…

— Зачем? Я уж и без того прикорнул тут у тебя, на диване, — небрежно ответил Цахилганов. — Разговорился даже во сне… От спирта для инъекций я бы не отказался. А сам препарат можешь вкатить себе в….. По блату.

— Какой у нас спирт, — отмахнулся реаниматор. — Не спирт, а слёзы.

— Нет, всё-таки неважные лакеи из бывших воинов, — рассуждал Цахилганов, потягиваясь. — Я про своего Витьку-шофёра! Мартель ведь мог бы в пакет положить? Мартель кордон блю…

Не может он, дубина чеченской войны, упреждать желания хозяина, хоть убей его.

— Странно ты дремлешь, вообще-то. С открытыми глазами… Разогревать придётся.

Барыбин тяжело выбрался из-за стола и поплёлся с алюминиевым чайником куда-то. Ну и быт, покачивал головой Цахилганов. Забыл сказать Витьке про чайник,

чтобы он привёз большой «тефаль»,

— тефаль — тефаль — и — в — судорогах — и — в — гробе — насторожусь — прельщусь — смущусь — рванусь —

всё бы им тут повеселее жилось.

295

— Где Барыбин? Больной в коме! — прокричала с порога бойкая медсестра,

прибежавшая на стучащих кеглях.

— На кухне, должно быть! Где же ещё? — тоже прокричал Цахилганов в распахнутую дверь.

Там вашему реаниматору самое место.

Медсестра умчалась, не дав оглядеть себя, как следует. Однако стихотворный ритм уже приятно захватил Цахилганова, раскачивая картинки прошлого…

Вместе с чистотой, наведённой в квартире номер тринадцать, произошли в ней и другие, разительные, перемены. Вместо развесёлых воинственных танцующих валькирий —

Вельзе — Вельзе — где — твой — меч —

доступных, как бесплатное обученье, и безоглядных, как ветер, теперь приходили туда студентки строгие и скромные,

— не — даёшь — ты — себя — обнимать — и — какие-то — слушаешь — речи —

знающие хорошие стихи, не выпивающие больше одного бокала вина за вечер, ночующие у себя дома и чинно говорящие «благодарю вас» за малейший пустяк.

О, они были бы скучны, словно диетическая паровая пища для беззубых стариков и язвенников;

они были бы пресны, как политинформации в Политехе, и не интересны никому из парней —

со своими батистовыми носовыми платочками, такими крошечными, что сморкаться в них могли бы лишь куклы при игрушечном насморке —

если б не… «приворотное зелье»!

296

С этими чистюлями друзья держались исключительно галантно,

— вам — здесь — удобно — ах — осторожно — так — вы — погнёте — свои — ножки — ещё — больше —

и всячески им угождали. Но вот студентки медленно бледнели от этого самого одного бокала…

А придумал всё — шепелявый, но смекалистый Самохвалов! На занятиях по фармакологии Сашка вычислил, затем — испытал наскоро в личной жизни

некий медицинский препарат,

обезболивающий дамские операции, но…

имеющий так же побочное любопытное действие.

Будущий прозектор выпрашивал его у пятидесятилетней аптекарши, своей любовницы, всегда — для «одной несчастной сокурсницы,

попавшей в трудное положение».

Смуглая, как лесной орех, и такая же круглая, аптекарша выдавала препарат с неудовольствием,

— абортарий — у — вас — на — курсе — что — ли —

но брюзжала,

обиженно-разнеженно-напыженно,

лишь для порядка…

Наутро студентки не помнили, что происходило ночью с их бесчувственными телами. Они уходили молча, унося с собою омерзительную боль мышц, мучительное недоуменье и тоску в одинаково мутных зрачках.

Эти ночные занятия двое друзей именовали пышно — балами. Неудобство было только одно —

девушки требовались

каждый раз

новые.

Но они находились и находились, и появлялись откуда-то вечерами…

297

Однажды Сашке удалось привести на бал даже колеблющегося до той поры Барыбина.

— Всё классно, чувак, — хлопал его по широкой спине Самохвалов. — Не дрейфь! Ну, что ты краснеешь, как свёкла? Они же нам потом и благодарны бывают. Мы избавляем непорочниц от предрассудков. Девицы потом выходят замуж не вслепую, а за тех, кто им подходит!.. О! Сколько же спасённых женских судеб на нашей чёрной совести! Сколько судеб!..

И это Барыбин сказал Сашке про Любовь, приведённую на бал:

— Хорошо. Я остаюсь. Только… Вон той — не сыпь, — и пригрозил: — Если насыплешь, я на ней женюсь.