5.Мекленбургская принцесса

Пока государь общался с членами наконец-таки обретённой семьи, оставшиеся на верхней палубе Клим с Каролем, тоже обсуждали неожиданную встречу.

— А Никита, кажется, совсем не весел? — спросил у Рюмина фон Гершов.

— Так не бывать ему теперь царским свояком, вот и злобится, — вполголоса, так чтобы не услышал Вельяминов, отвечал дьяк.

— Но он, кажется, совсем не хотел такого?

— Ну, так мужик неглупый, хоть с виду и медведь-медведем. Понимает, что нечего в калашный ряд со свиным рылом соваться… Да только ум – умом, а в глубине души, боярскую шапку, поди, не раз уже примерял!

— А я полагал, что он против.

— Чтобы Алёна в полюбовницы пошла? Знамо дело против, что он сестре или чести фамильной враг! А кабы Иван Фёдорович чин чином посватался, так разве хоть слово поперёк бы сказал? Ладно, молчи, а то Никита и так волком смотрит, того и гляди в рыло кому-нибудь заедет от широты души и весёлого характера. Да не вылупляй глаза, сам, поди, знаешь, что у нас на Руси от мордобоя и шпага не спасёт!

Рюмин ошибался. Никита переживал вовсе не из-за потерянной возможности породниться с царём. Ему было жаль сестру, и он не представлял, что с ней будет, когда она узнает о приезде Катарины Шведской в Москву. "Ещё в монастырь уйдёт, — с тоской размышлял он. — Совсем один останусь!" А ведь в последнее время было всё так хорошо. Жили они мирно и ладно. Алёна почти остепенилась и не сбегала из братнего терема, погулять по московским улицам, как простая горожанка. Да и принятая в семье сиротка – Лиза Лямкина совсем уж попривыкла к ней и даже звала – матушкой…

— Государь, — отвлёк царя от тягостных раздумий Рюмин.

— Чего тебе?

— А ты как здесь оказался, да ещё и с Никитой и прочими ратными?

— Ну, так датчане же корабль мой потопили, да тебя в полон взяли… Вот я и…

— Да не так всё было!

— А как?

— Юленшерна тех датчан и голштинцев нанял! Уж больно он тебе досадить хотел.

— А Кристиан тут ни при чём?

— Ну, не то, чтобы совсем… Он, когда Карлу Юхану убежище давал, прежде оговорил, что тот без его ведома и шагу не ступит. Да только кто же знал, что этот граф шведский совсем, как ты говоришь, с катушек съедет?

— И что?

— А ничего! Только король датский как узнал, что тот за разбой принялся, так и выгнал его прочь. Правда, тот уже всё приготовил, для похищения дочки твоей… Уж не знаю, что за паскудство он затеял, может выкуп взять, может ещё чего удумал, а только даже меня, многогрешного, давить не стал, а вывез из Дании, да на своём корабле спрятал до поры.

— А с Глюком тоже Кристиан ни при чём?

— Может и так! Там тоже без Юленшерны не обошлось, только теперь как узнаешь? Кабы я в плен не угодил, да в цепях столько времени не потерял, глядишь и распутал бы чего…

— Хм. Тогда неудобно как-то получилось.

— Ты о чём?

— Ну, я подумал, что раз датский король так, то почему мне так нельзя? В общем, я тут немного Эзель повоевал… Ну а что, корабли были шведские, у нас своих нету. На мордах у нас тоже не написано, что мы – русские. В общем, начисто ограбили островок. Даже жалко было…

— О Господи! Государь, ну что ты как дитё малое? Тебя же ни на миг без присмотра оставить нельзя! Взял и войну с датчанами затеял…

— Да ладно тебе. Крайним всё равно Густав Адольф будет! — беспечно отозвался Иван.

— Дай-то Бог!

— Погоди-ка, — прислушался Иван Фёдорович. — А что это за песня такая знакомая?

— Да детушки твои горло дерут. Сказывали, что Клара Мария – дочка Марты, их научила. Чудная песня, вроде по-нашему поют, а ничего не понятно!

Песенка и впрямь была презанятная. Карл Густав, Петер и Евгения, хоть и не понимая слов, дружно выводили:

— Москау, Москау забросаем бомбами, заровняем танками, будет вам Олимпиада, йо-хо-хо-хо-хо!

— Кто, ты говоришь, научил?

КОНЕЦ,

Уважаемые читатели, пошутил я. Не будет в окончательном варианте этой песни:)))