5.Мекленбургская принцесса

— Дважды? — картинно удивилась принцесса. — Ах, ты верно про этого противного Бопре! Не волнуйся, про него я говорила не всерьёз.

— И на том спасибо! — глухо отозвалась Марта и неожиданно всхлипнула.

— Что с тобой, мамочка? — переполошилась виновница случившегося. — Я тебя обидела? Ну, прости меня, пожалуйста, идиотку малолетнюю! Я честное слово, никогда больше так не буду!

— Ты знаешь, — неожиданно призналась мать, — а ведь он мне и вправду нравился.

— Бопре? — на всякий случай уточнила Шурка. — Ну да, он красавчик. Такие всегда нравятся женщинам.

— Что бы ты понимала, — засмеялась сквозь слёзы Марта и взъерошила своей невероятной дочери волосы. — Нет, с тобой и впрямь происходит что-то неладное, и я никак не могу понять хорошо это или плохо!

— Прости, мама, — искренне отвечала ей девочка. — Просто мне пришлось быстро повзрослеть.

— Тебе не за что извиняться, по крайней мере, передо мной. Я – твоя мать и буду любить тебя, что бы ни случилось. Но вот перед господином фон Гершовым, тебе извиниться совсем бы не помешало. Всё-таки он, не раздумывая пришёл к нам на помощь, и без него мы бы вполне могли опять попасться разбойникам. Так что он наш спаситель и заслуживает благодарности, а не неприличных, для столь маленькой девочки, как ты, расспросов.

— Хорошо, — не стала перечить дочка. — Я немедленно пойду и попрошу прощения у этого благородного господина. Тем более, что он очень милый и ничуть не меньший красавчик, чем этот мерзкий гугенот. Ей-богу, если они все таковы, то я начинаю понимать французского короля, устроившего им Варфоломеевскую ночь!

— Не смей никогда так говорить, — снова нахмурилась мать. — Если кто-то услышит, как ты оправдываешь папистов, тебе не поздоровится! К тому же, мерзавцы встречаются везде, вне зависимости от веры. Это, кстати, мне твой отец говорил, а уж он-то действительно ненавидел католиков!

— А почему?

— Ну, как тебе сказать… его собирались сжечь на костре.

— Но кто?

— Мой отец. Курт Рашке.

— Господи, час от часу не легче! Но за что?

— Долгая история, моя девочка. Когда твой отец появился в нашем городке, он был ещё очень юн, но так красив, что мало кто мог устоять перед ним. Мы с моей сестрой – Авророй, не смогли. И так уж случилось, что у неё стал расти живот.

"И почему я не удивлена", — хмыкнула про себя Шурка.

— Когда это вышло наружу, мой брат попытался убить твоего отца.

— И что же случилось?

— Это был честный поединок, — вздохнула Марта.

— Какой кошмар!

— Да уж. И тогда мой отец подкупил лжесвидетелей, чтобы они обвинили юного принца в колдовстве…

— Погоди-ка, я, кажется, слышала эту историю, — начала припоминать Шурка. — Это ведь случилось в Кляйненштадте?

— Конечно, слышала, — вздохнула мать. — Об этом сплетничали все служанки твоей благородной бабушки. Так что нет ничего удивительного, что слухи дошли и до тебя, моя девочка.

— Но как же он смог спастись… погоди, это же ты его спасла, ведь так?

— Да.

— Ты так его любила?

— Больше жизни!

— А теперь?

— Теперь… не знаю. Но мне очень неприятно, когда ты говоришь о моём возможном замужестве!

— Я больше не буду!

— Очень на это надеюсь. А теперь иди к господину фон Гершову, и попроси у него прощения.

Шурка вздохнула и направилась к тому месту, где сидел померанец. Он с хмурым видом поглядывал на воду, видимо прикидывая, когда лодка прибудет в очередной раз, но та ещё была очень далеко. Девочка тихо подошла к офицеру и присела рядом с ним на песок.

— Вы на меня сердитесь? — немного виновато спросила она.

— Нет, ваша светлость, — односложно ответил он, не повернув головы.

— Терпеть не могу, когда меня титулуют! — вздохнула Шурка. — Обычно ко мне так обращаются, когда собираются наказать.

— Вероятно, это случается довольно часто, — слабо улыбнулся тот.

— Язык мой – враг мой, — не стала отпираться принцесса.

— Вы что-то хотели?

— Да. Извиниться. Вы простите меня, господин фон Гершов?

— Я уже простил вас, ваша светлость.

— Ну вот, опять!

— Но, как мне называть вас?

— Друзья зовут меня Марией.

— Но вы принцесса…

— Я маленькая девочка, потому не будет никакой беды, если вы станете называть меня по имени.

— Хорошо… Мария.

— Вот и прекрасно, а как мне обращаться к вам? Так… господин фон Гершов, слишком длинно… Болеслав мне не нравится… давайте я буду звать вас Болеком?

Лицо померанца снова дрогнуло, и он поспешно отвернулся.

— Что случилось? — переполошилась Шурка. — Я опять сказала что-то обидное?

— Нет… просто, так меня называла только матушка и… ваш отец.

— Герцог Мекленбургский называл вас Болеком?

— Ну да, а моего брата Лёликом. Это почему-то его забавляло.

— Странно… но если вас это обижает…

— Нет, отчего же. Если вам нравится, то можете. Только не на людях.

— Хорошо, ведь вы тоже не будете звать меня по имени при всех?

— Разумеется.

— Ну вот и замечательно! — поднялась Шурка и довольно улыбнулась. — Теперь мы друзья?

— Как вам будет угодно… Мария.

— Да, совсем забыла, — замялась девочка, прежде чем уйти, и лукаво улыбнулась. — Моя матушка рассердится, если узнает, что я это сказала, но… она не только очень красивая, но к тому же добрая и умная. А ещё у неё никогда не болит голова!