Практика заключения диссидентов в психиатрические больницы одновременно показывает, в чем состоит их истинная сила. Чтобы быть опасным, диссидентству не нужно ни оружия, ни программы, ни даже большого количества сторонников, - ему достаточно существовать, так как уже это ставит под сомнение правомерность однопартийной системы.
Признать оппозицию, даже теоретически, - значит ослабить эту правомерность, основанную на всеобщности, противоречащей разуму правды. Термин «отщепенец», возникший из образа отделенных от ствола щепок, часто используется как синоним слова «диссидент» и имеет сильный религиозный оттенок. Официальная логика сводит диссидентство к отщепенству и лишает его всякого права на политическое существование. Так как со времен Сталина простое физическое уничтожение диссидентства не использовалось, остается его устранение либо эмиграцией (сперва разрешенной евреям, как будто для содействия национальной интерпретации диссидента), либо при помощи психиатрических больниц.
Возвращение Сахарова, реабилитация таких покойных уже диссидентов, как Некрасов и Галич, шаг, сделанный навстречу Бродскому, Солженицыну и Синявскому, как будто свидетельствуют о том, что такие способы борьбы принадлежат прошлому и что советское общество, судя по заявлениям Горбачева, готово признать легальное существование оппозиции. Это будет концом диссидентства через переход от теократического (или идеократического, что в общем одно и то же) общества, обреченного на монолитность, к светскому и демократическому обществу, основой которого является плюрализм.
Французская революция
Официально признанная, и освященная многолетней традицией концепция абсолютистского государства во всех своих принципиальных моментах оставалась неизменной в конце XVIII в. В то же время и сам монарх и его монархия становились все менее абсолютнымии. Абсолютизм подразумевает определенное единомыслие подданных короля, Франция же конца старого порядка представляла собой общество раздробленное, идейно разобщенное. Абсолютизм превратился в фикцию, жизненность которой поддерживалась тем, что продолжал существовать мощный бюрократический аппарат. Но и сам аппарат был подвержен эрозии. К тому же его глава, король Франции Людовик XVI, не обладал ни волей, ни умом, необходимыми для решительного реформирования государства. Людовик XVI жаждал популярности, но добивался ее лишь уступками. Колебания и противоречия правительственного курса привели к последовательному провалу реформ Тюрго, Неккера, Калонна. Разразился кризис между королевской властью и высшими слоями дворянства, представленными в парламентах, провинциальных штатах и в собрании нотаблей 1787 г.; невозможность разрешения кризиса ни путем возобновления одной из сторон, ни путем компромисса привела к необходимости апелляции к голосу нации - к созыву Генеральных штатов. Затянувшийся конфликт, в основе которого лежал вопрос о путях и средствах преобразования страны, создал ситуацию, контроль над которой государственными властями был быстро утрачен. Бурно развивавшееся гражданское общество выработало новые формы организации. В ходе выборов в Генеральные штаты социально-психологическое единство и политическую форму обрело третье сословие, ранее аморфное социальное образование, имевшее лишь отрицательное значение. Возник грандиозный идеологический миф третьего сословия и о третьем сословии. В 1789 г. миф выполнил свою политическую функцию и исчез навсегда. Буржуазия сумела использовать старинную оболочку для самоконституирования и мобилизации масс и затем отбросила его за ненадобностью. Весной 1789 г. многие французы как бы заново открывали свою страну, обретали новых духовных вождей. С каждым днем усиливалось противостояние государства и гражданского общества. Наконец, 17 июня собрание представителей третьего сословия Генеральных штатов объявило себя Национальным собранием. Развитие гражданского общества в определенном смысле достигло своего пика - родилась новая государственная форма.