Алкоголизм и перестройка - на первый взгляд странная пара. Тем не менее одно с другим довольно тесно связано. Время перестройки ведет свой счет с апреля 1985 г., новая антиалкогольная политика - с мая того же года. Решения по этому поводу - первая крупная акция нового руководства страны. Начав с «непопулярной меры», оно как бы давало понять, что не ищет дешевой популярности, а намерено завоевывать авторитет иным путем. Время показало, что перестройка и борьба с пьянством имеют и более глубокую взаимную связь, чем только почти одновременное начало. Демократизация общественной жизни, оздоровление морального климата и экономики в самом деле дают массе людей возможность найти себя, помогают преодолеть проблемы и конфликты, которые десятилетиями интенсивно продуцировали пьянство.
За прошедшие годы дважды повышались цены на спиртное, особенно резко на водку, в сентябре 1985 г. и августе 1986 г. Пол-литра водки теперь стоит 10 рублей - почти вдвое больше, чем в 1985 г. 10 рублей - примерно 5% среднего месячного заработка советского трудящегося, и регулярная выпивка стала многим не по карману. Доступность ее была еще больше ограничена с помощью резкого ужесточения режима торговли, главным образом сокращения в несколько раз числа магазинов, торгующих спиртными напитками. В результате алкоголь стал дефицитом. В Москве и сотнях других городов (но не во всех) выстроились очереди в сотни человек, стоять за выпивкой приходилось иногда по нескольку часов. Некоторые населенные пункты и целые районы были объявлены «зонами трезвости» - легальная продажа спиртного в них прекратилась.
Одновременно ужесточались наказания за связанные с пьянством проступки на производстве, на улице и в общественных местах, за самогоноварение и нарушения правил торговли.
Результаты неоднозначны. С одной стороны, удалось добиться реальных успехов, кое в чем очень существенных. Значительно сократились прогулы и опоздания (на 9/10 связанные с пьянством), выпуск некачественной продукции и потери в производительности труда. На улицах стало трудно встретить пьяного, а прежде это было обычным делом. Особенно впечатляет улучшение демографических показателей, в частности смертность населения от причин, непосредственно связанных с алкоголизмом, снизилась более чем вдвое, средняя продолжительность жизни увеличилась на 2 года. С другой стороны, в некоторых отношениях меры оказались явно неэффективными. Не видно реальных сдвигов в преодолении пьянства в молодежной среде, по ряду важнейших показателей в возрастных группах до 30 лет, и особенно до 21 года, улучшений нет. Резко увеличилось число зарегистрированных молодых потребителей наркотических и токсических веществ. Но самая серьезная проблема последнего времени - самогон. Продажа алкоголя на душу населения, по официальным данным, сократилась очень резко - с 8,4 литра чистого спирта в 1984 г. до 3,3 в 1987 г. Но расчеты и оценки специалистов показывают, что минимум на 3/4 это компенсируется ростом нелегального производства самогона. Сахар - основное сырье для такого производства - к весне 1988 г. исчез из продажи даже в Москве, что более чем наглядно свидетельствует о крайней напряженности ситуации.
Три года борьбы с пьянством показали, что решения 1985 года были не во всем верны, по крайней мере по мнению автора. Так, повышение цен было чрезмерным, создание дефицита и очередей было просто ошибкой.
Четыре года перестройки показали, что наше общество довольно быстро становится другим и среди прочего осваивается трудное искусство признавать свои ошибки. Это дает надежду, что и политика в области контроля алкоголя подвергнется разумной коррекции - станет менее эмоциональной, больше будет ориентироваться на реально прогнозируемые цели.
У многих во Франции вызвал улыбку тот факт, что Генеральный секретарь ЦК КПСС ознаменовал свое вступление на эту должность развертыванием антиалкогольной кампании. У одних возник вопрос: уж не растворим ли коммунизм в спирте? Другие же увидели в этом рецидив тоталитаризма. В который уж раз события в Москве дают импульс франко-французской политической дискуссии.
Что касается алкоголя как социального бедствия, с ним, по-видимому, все ясно. Такого рода определение фактически отсылает нас к другому типу общества, к обществу индустриализации и стихийной урбанизации. Перед нами встают образы «Западни» Золя. Или «семейной полиции», где неустойчивый городской пролетариат является «опасным классом», где вечерние выпивки после зарплаты довольно быстро сдали позиции под давлением общественного контроля со стороны женщин, медиков, преподавателей во имя социальной гигиены, являющейся синонимом прогресса.