И за всеми этими тезисами рассказов Шаламова: 1) голод, 2) лагерные лишения, которые гораздо сильнее тюремного заключения, 3) воля или смирение с жизнью, 4) вопрос о самоубийстве – есть то немногое, за которым стоит собирательный образ героя Шаламова, за всеми этими лишениями стоит человек. Измождённый, больной цингой, сходящий с ума от голода и холода, со вшами и гнидами под своей оборванной рубахой, безразличный к своей судьбе. Большинство героев именно такие, – уставшие от постоянных издевательств, смирившиеся с роком, потерявшие семью, близких, самих себя и свою прежнюю жизнь. Но далеко не все выбирают себе путь самоубийства, конечно, кому-то не хватает сил, кто-то безразличен, другие потеряли все, и, как ни странно, именно этот факт и является их главной опорой, потеряв все, они не бояться расстаться с самым ценным, со своей жизнью. Несомненно, герой Шаламова есть не только тот, кто покидает места лишения свободы, но и тот, кто обретает в них свой последний приют.
Таким образом, можно утверждать, что если Э. Хемингуэй писал о море, а Антуан де Сент-Экзюпери – о небе, то в лагерной прозе первенство должно принадлежать Варламу Тихоновичу Шаламову, так как его опыт несравнимо больше опыта Солженицына. Семнадцать лет ГУЛАГА сформировали жуткую и правдивую прозу разоблачения проблемы свободы и выживания в режиме расчеловечивания ужасов ГУЛАГА, а имя В. Т. Шаламова в русской литературе должно находиться рядом с именем Ф. М. Достоевского, пути, которых на Колыме во многом пересекались…
Два мира
(«Вальпургиева ночь»[70]
В. Ерофеев)