Его первые и самые глубокие впечатления, конечно уходят в детство – это аппарат для проекции изображений «Laterna Magica» – вещь, благодаря которой мир заполучил гениального режиссера. «И тут я повернул ручку (это невозможно объяснить, у меня не хватает слов, чтобы описать мое возбуждение, в любой момент я могу вызвать в памяти запах нагретого металла, перебивавшего запах пыли и средства от моли, прикосновение ручки к ладони, дрожащий прямоугольник на стене)»[353]
. Изначально он получил не только зрительные впечатления, но также тактильные и атмосферные, родилось какое-то волшебство, которое загипнотизировало его на всю оставшуюся жизнь. Именно из-за таких тактильных и атмосферных ощущений я думаю, следующее поколение совершенно разлюбит литературу, так как электронная читалка не обладает той аурой приватности, которая дарит нам книга, они все унифицированы. У нее нет различных видов обложки, переплета, бумаги, а главное запаха, она не дает читателю акта уединения и интимности, которую дарит бумажная книга, но что-то я отвлекся. Ингмар Бергман – это настоящий фанат своего дела, который продумывал в своих фильмах все до мелочей, ритм, сюжет. Монтаж начинались у него уже в момент написания сценария к фильму, но он также не был чужд случайным эмоциям, появлявшимся на съемочных площадках, даже наоборот, придавал им высшую ценность. Так как эта эмоция рождалась именно здесь и сейчас, а через мгновение уже исчезала, но камера все-таки успевала ее запечатлеть. «Иной раз профессия кинорежиссера доставляет особенное счастье. В какой-то миг на лице артиста появляется неотрепетированное выражение, и камера запечатлевает его. […] И тогда мне кажется, что дни и месяцы предугадываемой скрупулёзности не пропали даром. Быть может, я и живу ради вот таких кратких мгновений. Как ловец жемчуга»[354]. Ну конечно, лично для меня, как поклонника творчества А. Тарковского бесценен отзыв о нем от Бергмана. «Фильм, если это не документ, – сон, греза. Поэтому Тарковский – самый великий из всех. Для него сновидения самоочевидны, он ничего не объясняет, да что, кстати сказать, ему объяснять? Он – ясновидец, сумевший воплотить свои видения в наиболее трудоемком и в тоже время наиболее податливом жанре искусства»[355]. Более меткого выражения о творчестве А. Тарковского мне слышать не удавалось.Я умышленно не говорил о содержании книги в своей рецензии, так как с творчеством великого режиссера интересней будет ознакомиться самостоятельно. Но будьте готовы, он написал откровенную и очень открытую книгу, без прикрас и лукавства. Бергман не стал превозносить себя как жаждущую и необычную творческую личность. Нет, он написал искреннюю биографию о себе, простом человеке с присущими ему пороками и недостатками, но человека, который в своем творчестве выродился в бессмертный вариант простого человека, то есть гения.
Француз, Иван Карамазов, с рефлексией Раскольникова
(«Падение»[356]
А. Камю)В первую очередь хотелось бы сказать, что пьеса «Падение» удивила…правда в негативной коннотации. Как же так, не мог я поверить своим эмоциям после прочтения, ведь это Альбер Камю. Мой Камю, которого я узнал в первую очередь, как философа, только потом в качестве литератора, моя любовь к нему родилась с первых строк его «Мифа о Сизифе»: «Есть лишь один поистине серьезный философский вопрос – вопрос о самоубийстве»[357]
. И я воскликнул: «Вот он великий философ, продолжатель картезианской мысли!». Как поражали его герои Мерсо в «Постороннем»[358] или Йозев К. в «Процессе»[359], своей самобытностью, со своим собственным пониманием абсурда и существования. Его «Бунтующий человек» объяснил мне простыми словами, силу творческого акта и его потенцию. Правда, раньше мне это заложил в голову К. Маркс, но с гораздо большими трудностями, но без категории абсурда, хотя она очень важна. К. Маркс – истинный гуманист, несмотря на то, что его учению приписывают различные злодеяния. Камю же оставался в пессимистической уверенности, что, несмотря на положительную роль бунта в истории, окончательно победить зло невозможно, такой взгляд, лично мне ближе. А его Нобелевская речь: «Любой художник обязан сегодня плыть на галере современности. Он должен смириться с этим, даже если считает, что это судно насквозь пропахло сельдью, что на нем чересчур много надсмотрщиков и что вдобавок оно взяло неверный курс. Мы находимся в открытом море. И художник наравне с другими обязан сидеть за веслами, стараясь, насколько это возможно, не умереть, то есть продолжать жить и творить»[360]. Одним словом великий философ и писатель, но, возвращаюсь к его пьесе «Падение» (единственному произведению, которое стало абсолютно не моим во всем разнообразии литературно-философского наследия Альбера Камю).