Челеста стала главным сюрпризом для публики на премьере «Щелкунчика»: таких звуков никто в России никогда прежде не слышал. Чайковский и сам только недавно открыл для себя этот совершенно новый инструмент и уговорил своего друга и издателя Петра Юргенсона выписать его из Парижа и держать в тайне до премьеры.
«Я желал бы, чтобы его никому не показывали, ибо боюсь, что Римский-Корсаков и Глазунов пронюхают и раньше меня воспользуются его необыкновенными эффектами».
Хрустальные звуки челесты Чайковский использовал и в других номерах «Щелкунчика», но в Танце Феи Драже она солирует.
Для нее композитор сочинил совершенно особую — четкую, загадочно-хрупкую и слегка ассиметричную мелодию. Ее выразительно оттеняют мотивы басового кларнета.
Не существует более новогодней музыки, чем Танец Феи Драже. Это детство, колючие ветки новогодней елки с огоньками, кристаллы морозного инея на окне, запах мандаринов и ожидание чуда исполнения самых заветных желаний.
ЧТО ЕЩЕ ПОСЛУШАТЬ ИЗ «ЩЕЛКУНЧИКА»:
Фредерик Шопен
Прелюдия № 4 ми минор
Если кому-то нужно объяснить точное значение понятия «элегия», то лучше всего, не тратя слов, поставить запись ми-минорной прелюдии Шопена — самой популярной из сборника его двадцати четырех прелюдий. Это чистый, эталонный образец романтической элегии, свободный от всех грехов этого жанра — многословия, сентиментальности и надрыва. В ней совершенно абсолютно все: и пропорции, и ясность мысли, и глубина чувства, и красота звука. На фоне разливного океана романтической лирики она выглядит коротким тихим словом, заставляющим умолкнуть всех окружающих.
ВАЖНО ЗНАТЬ:
В этой музыке любой услышит что-то личное и очень болезненное, как будто Шопен открыл нам какую-то свою сокровенную душевную рану. Но одновременно она звучит как вечная мудрость, истина о жизни, сформулированная в двух словах много пережившим человеком.
В тридцатых годах, когда была написана эта прелюдия, Шопену еще не исполнилось тридцати. Он был польским эмигрантом, нашедшим вторую родину в Париже (в 1837 году он получил французское гражданство). В тридцатые годы он уже занимал положение звезды парижских аристократических салонов, был популярным пианистом и композитором, желанным автором для всех издательств и одним из самых дорогих преподавателей фортепианной игры в столице.
При этом он нес в своей душе тяжелые раны. Разгром восстания за независимость Польши 1830 года больно ударило по его патриотическим чувствам и навсегда отделило от семьи — родителей и сестер, оставшихся в Варшаве. В эти годы он перенес тяжелую личную драму: его невеста — юная и очень одаренная польская аристократка Мария Водзиньская внезапно разорвала помолвку. Вероятно, ее семья не сочла Шопена достойной парой для дочери.
К тому же все чаще давали о себе знать его слабые легкие. Он легко простужался, кашлял кровью, худел, и хотя врачи пока еще не ставили ему диагноз чахотки (туберкулеза), было очевидно, что ситуация очень серьезная.
Свои прелюдии он писал в ту пору, когда уже начался его роман с Жорж Санд — известной писательницей, эмансипе со скандальной репутацией, писавшей под мужским псевдонимом (настоящее имя — Аврора Дюдеван). Она была странной парой изысканному во всем — от обуви до манер — Шопену: появлялась в обществе в мужском костюме, курила сигары и проповедовала свободный выбор женщины в любви. Их отношения вызвали много разговоров в парижском свете, особенно когда они вместе, по-семейному — с детьми Жорж Санд — уехали на Мальорку (испанский остров в Средиземном море), чтобы провести зиму в теплых краях. В этом нуждался сын Жорж Санд Морис.
Здесь Шопен должен был закончить цикл прелюдий, за который один из издателей уже уплатил ему гонорар.