52 Гц (СИ)

Но Винсент не исчезал. Заставить его исчезнуть можно было, лишь отобрав у него Джеймса, а как раз этого Майкл сделать не мог. Потому что Джеймсу были нужны они оба, и он держал эту мысль в голове, не давая ей сорваться с поводка. Ему нужны оба. Они раздели Джеймса в четыре руки, сами выпутались из рукавов и штанин, и Майкл практически не волновался о том, как все пройдет — он знал, что на этом поле он точно сильнее, Винсент хорош в заботе, в ежедневной рутине, а он — он хорош в сексе, и мало кто может его превзойти. Уж точно не Винсент.

Джеймс льнул то к одному, то к другому, с беспомощными глазами, опять разрываясь, кого целовать, кого гладить. Майкл придерживал его, шептал, что все хорошо. И все было бы хорошо, если бы к ним обоим не тянул руки Винсент, привлекая к себе и отвлекая их друг от друга. Этот пазл никак не складывался, а сложить его привычным образом, трахнуть Джеймса с двух сторон, например, Майклу казалось кощунственным. Он не мог. Отпускал по его телу руки и губы, пальцы, но взять его, здесь, вот так — от одной мысли у него в паху все слабело. Винсент, заметив, даже попытался (по-дружески?) ему помочь, и минет, кстати, он делал неплохо, но Майкл был уверен, что для первого раза так далеко они заходить не будут. Ни он, ни Винсент.

Джеймс, перенервничав, тоже был не в самом боевом состоянии, из них троих стояло и не падало только у Винсента, Майкл удивлялся даже — вот выдержка у человека, это ж какие нервы надо иметь?..

Нервы у Винсента были — канаты, после Майкла он взял и у Джеймса, и они не сразу приноровились к единому ритму — рот Винсента, пальцы Майкла, напряженное тело Джеймса. Майкл никак не мог понять, почему же раньше все складывалось так легко, само собой, почему же теперь все так — неудобно, не так, не эдак, никак не прийти к согласию. Может, дело было в джетлаге, может быть — в кокаине. Может, Джеймс почему-то был чересчур напряженным, может, Винсент был слишком уж покровительственным, и у Майкла мелькала мысль, когда он жестко отвечал на опытный поцелуй, что надо просто трахнуть Винсента — вместо Джеймса — чтобы наконец перестал разыгрывать из себя умудренного жизнью отца психованного семейства.

Белый день заливал комнату ярким солнцем. За окном заливались птицы — так громко, что Майклу спросонок казалось — это будильник. Он нашарил свой телефон, попытался выключить звук — не получилось. Телефон молчал черным экраном. Птицы были живые, за окном.

Майкл приподнялся на локтях, огляделся. Вокруг была настоящая пастораль — картинки на стенах, деревянный пол, белый потолок с темными балками. Французская сказка. Хотелось пить. И выпить. Майкл помнил, что вчера они чуть-чуть приложились к местному вину, прежде чем подняться сюда. Майкл был бы очень не против повторить. В смысле вина. Оно наверняка так и стояло там, на кухне, оставленное на всю ночь.

На второй стороне кровати виднелась темноволосая голова, закопанная в подушки. Судя по широким плечам с россыпью родинок — это был Винсент. Майкл кашлянул, прочищая сухое горло, и тот поднял голову, взглянул на него. Выглядел он помятым.

— Утро, — сказал Майкл. Он не был уверен, на какой стадии близости они сейчас находятся с Винсентом, так что решил на всякий случай дистанцию держать нейтральной.

— Да. Доброе утро, — отозвался тот. Приподнявшись, поискал глазами Джеймса. Его самого и его одежды в комнате не было — наверняка ушел умываться или, там, курить за чашкой кофе, решив никого не будить.

— Как думаешь, как все прошло?.. — спросил Майкл.

Винсент неопределенно пожал плечами, сел. Потер руками лицо. Встряхнул головой, начал что-то говорить по-французски, но спохватился и перевел:

— Мне кажется, для начала неплохо. Нам еще надо будет притереться друг к другу, но в целом…

— Да, — согласился Майкл. — Кажется, ничего так.

Винсент, странным образом, бесить его перестал. Наверное, давно надо было так сделать. Майкл не горел желанием повторять в ближайшее время вчерашний опыт, но результат его более чем устраивал. Винсент, в сущности, оказался не такой уж плохой мужик. С ним можно общаться. С ним можно будет дружить. А что еще нужно?..

Майкл встал, начал одеваться. Натянув трусы и накинув рубашку, заметил на старинном трюмо в углу белый лист бумаги, сложенный, как записка. Вчера его вроде не было. Он подошел. Развернул.

«Дорогой Винсент,

я должен попросить у тебя прощения, хотя понимаю, что простить это будет трудно даже такому человеку, как ты. Все зашло слишком далеко. Туда, куда я никогда не хотел заходить. Я поддался слабости, вашей настойчивости, но прежде всего — своей слабости. Я согласился, и сейчас одновременно жалею об этом — и благодарен тебе за то, что ты дал мне повод. Настолько веский повод. Любой другой не побудил бы меня сделать то, что я собираюсь.

Я виноват перед тобой больше, чем перед кем-либо еще. Но я не могу. И не хочу — так.

Я всегда был и всегда буду благодарен тебе за все, что ты для меня делал. И даже за то, что ты попытался спасти то, что рушилось. Ты всегда делал все, что мог, ради меня.