52 причины моей ненависти к отцу (ЛП)

Я так близка к тому, чтобы позвонить своему психоаналитику, предполагая, что он предан моему отцу, поскольку тот, несомненно, выжил из ума. Наверное, дело в возрасте. Через несколько лет ему стукнет пятьдесят, и старческий маразм, по-видимому, уже начал свое дело. В самом деле, насколько несправедливо то, что именно я должна быть той, на ком он испытывает гнев своей невменяемости? Только потому, что я младше всех. Эр Джею, Харрисону и Хадсону никогда не приходилось сталкиваться с таким родом сумасшествия. Или даже Куперу! Мир — очень жестокое место.

Начинает светать, и теперь я морально и физически истощена. Мое горло охрипло от крика, ноги болят из-за того, что я целый день бродила по Лос-Анджелесу, и мой дух сломлен. Я хожу в одиночестве по саду, что находится позади дома. По захватывающему дух лабиринту размером в пять тысяч квадратных метров, из безупречно ухоженных живых изгородей и ярких, трепещущих одеял из цветов. Моя мама сделала сады чуть меньшими копиями тех, которые можно найти на Шато-де-Вилландри во Франции. До того, как умерла, разумеется. Они были показаны, по меньшей мере, десяток раз в различных журналах по уходу за домом и садом. На фото всегда присутствовал мой отец, позируя где-то посреди лабиринта. Как будто он лично в ответе за уход такого сложного ландшафта, когда как на самом деле он едва ли надолго задерживается, чтобы оценить место, уже не говоря об отделках живых изгородей. Существует штат в количестве около десяти садоводов, которые приезжают два раза в неделю, чтобы ухаживать за ним. Мой отец просто сидит сложа руки и приписывает себе заслуги. Тоже мне новость, думаю я.

Когда я была маленькой, мне нравилось здесь играть. Я заставляла Горацио играть несчетное количество раз в прятки, салочки и другие игры, которые приходили в голову. Вот когда я была достаточно низкой ростом, чтобы скрыться за отвесной высокой изгородью, и Горацио приходилось приседать и ползти на руках и коленях, чтобы его не обнаружили. Примерно через пять минут затаившей дыхание погони, его голова неизбежно всплывала над каким-то кустарником, и я начинала восторженно хихикать и бежать, чтобы схватить его. Он пал жертвой моей атаки, а затем убедительно жаловался, что он просто слишком высокий для этой игры и что это несправедливо, потому что я имела явное преимущество. Я помню, какой особенной я себя из-за этого чувствовала. Как счастлива я была в детстве.

Несколькими годами позже я перестала так считать, с того момента, когда поняла, что Горацио нарочно раскрывает себя. В те моменты, когда он уставал или у него были дела в доме, он вставал и сдавался, а значит, игра была окончена. И даже после того, как я догадалась, мне всегда было интересно насчет настоящих родителей — не людей, которые были их оплачиваемой заменой — сдавались ли они бы так легко.

Стены из живых изгородей высотой до талии не скрывают меня сейчас. И не помогают мне успокоиться. Я ходила вдоль них около часа и все равно чувствую, как болит живот. Холли устала и перестала следовать за мной около получаса назад. Она свернулась калачиком на шезлонге у бассейна, ожидая, пока я закончу то, чем я тут занимаюсь, чтобы мы могли вернуться внутрь.

Пока я иду, следуя различным поворотам в сложной системе скульптурных кустарников, журчащих фонтанов и цветников в форме сердец, я мысленно прикидываю в голове варианты. Отчаянно пытаясь найти тот, который не приводит в тупик.

Но несмотря на то, что я гуляла по этому саду около пятнадцати лет, несмотря на то, что я знаю этот зеленый лабиринт, как свои пять пальцев, мне все равно кажется, будто я теряюсь в нем при каждом повороте. Отсюда некуда бежать. Негде спрятаться. Вне зависимости от того, какое направление я выбираю, мой отец всегда выигрывает.

Даже не знаю, почему мне вообще пришло в голову, что я могу пойти против Ричарда Ларраби и победить. Никому этого никогда не удавалось. Так почему у меня должно получиться? В этой игре у моего отца преимущество. На самом деле, в каждой игре, в которую он играет. Вот так вот просто. Так было всегда. И сейчас до меня четко дошла одна вещь — с карманом, набитым заблокированными кредитками и банковским счетом, таким же замороженным, как Северный полярный круг, — он не собирается менять своего решения. Он не пересмотрит его.

На этот раз сдаться придется мне.

Так что с чувством опустошенности в груди и горьким привкусом во рту я достаю из кармана телефон и звоню Брюсу.

Глава 11 Для чего еще нужны друзья?

Я лежу на кровати, выглядывая сквозь щелку в занавешенном пологе, в который я замоталась словно в кокон. Хочу остаться здесь навечно. Скрыться от этого жестокого мира, в котором я живу. Но моя жизнь сейчас похожа на тикающие часы. На бомбу замедленного действия. Потому что менее чем через двадцать четыре часа все изменится. Уже ничего не будет прежним.