52 причины моей ненависти к отцу (ЛП)

— Ну, — продолжает она как ни в чем не бывало, — тогда ты должна знать, что прибыль «Ларраби Медиа» обеспечивает твой стиль жизни. С нее оплачиваются твои машины, одежда, яхты и все остальное. — Она вздыхает, видимо, чрезвычайно собою довольная. — Для «Ларраби Медиа» это слияние представляет собой самое важное событие десятилетия. Мне нужно было что-нибудь предпринять, дабы заверить акционеров в уверенности твоего отца на посту лидера. И это было идеальным решением. Тебе стоит гордиться тем, что можешь внести вклад в успех компании. Отплатить тот долг перед общественностью, который накапливала годами.

— И мой отец с этим согласился? — спрашиваю я, чувствуя, как нежелательные слезы начинают наполнять глаза. Я быстро смаргиваю их. Но узел, что завязался в животе, отказывается шевелиться.

Она снисходительно цокает зубами.

— Твой отец желает для компании самое лучшее. И тебе бы стоило.

Вот и все. Мой отец продал меня ради своего бизнеса. Просто так. Потому что его публицист убедила его в том, что это был умный бизнес-ход.

Но опять же, чему я должна удивляться? Он годами поступал точно так же. По отношению к каждому в семье. Компания моего отца всегда стояла на первом месте. И всегда будет.

Поверить не могу, что мне на самом деле было его жалко. Даже на секунду. Я думала, что, быть может, возможно, где-то глубоко внутри, в его теле был хотя бы какой-нибудь микроскопический кусочек чувствительной косточки. Скрытое место для всей той боли и скорби, которые он нес в себе с момента маминой смерти.

Но теперь я понимаю, что это было всего лишь несбыточной мечтой.

Почему каждый раз, когда я начинаю чувствовать что-нибудь крошечное к моему отцу — намек о возможной симпатии, — ему всегда удается меня разочаровать? Даже не находясь при этом в одной комнате.

Должно быть, это его особенный талант.

И подумать только, я правда рассматривала возможность поговорить с ним. Неужели я честно думала, что смогу сидеть с Ричардом Ларраби и участвовать в эдаком сентиментальном разговоре по душам отца/дочери?

Мне с самого начала стоило распознать грандиозную ошибку в этой логике.

Для разговора потребовалось бы, чтобы у моего отца действительно было сердце.

— К тому же, — продолжает Кэролайн, не обращая внимания на мое растущее отчаяние, — ты давным-давно изжила свой образ плохой девчонки. Пришло время сменить амплуа. Для тебя и твоего отца. Сейчас мир тебе симпатизирует. А не презирает. И твой отец освещается как ответственный, сострадательный родитель.

— Точно, — говорю я удрученно. — Семейный человек. Прям как ты того хотела.

— Именно, — соглашается она с энтузиазмом, по-видимому довольная, что я улавливаю суть. — И пока что это работает. СМИ обожает его проактивный метод в воспитании дочери-подростка. Они называют его «программой по оздоровлению».

— Я в курсе, — бормочу я.

— Поверь мне, — приободряет она. — Все это к лучшему. Вот увидишь. И если хочешь, я могла бы собрать для тебя пресс-конференцию, на которой ты бы публично выразила благодарность своему отцу, что было бы очень кстати.

Я чувствую себя проигравшей. Покоренной. Побежденной. Во мне больше нет сил давать отпор. Я всего лишь армия из одной девушки, пытающаяся сражаться против командира, у которого весь мир на ладонях. И обученная армия, готовая в любой момент вступить в действие.

Какой смысл сражаться при таком раскладе сил?

Рано или поздно придется сдаться.

И для меня это время настало сейчас.

Я не отвечаю Кэролайн, а просто вешаю трубку без единого слова. Он звонит менее чем через полминуты — Кэролайн, очевидно, считает, что попросту оборвалась связь. Я сбрасываю вызов и еду остаток пути домой в тишине. Без радио. Без телефона. В тишине.

Я смотрю на разделительную полосу дороги впереди и позволяю ей загипнотизировать меня.

Я направляю маленький «Форд Фокус» в море из прессы, игнорируя вспышки, которые ослепляют меня через лобовое стекло, и паркуюсь в гараже. Тихо захожу в дом, протягиваю ключи Кингстону и говорю ему приглушенное, унылое «спасибо». Я чувствую, как его глаза следят за мной, когда начинаю подыматься по лестнице. Я готова заползти в кровать, накрыться покрывалами с головой и никогда не выбираться из этого кокона. Кроме, конечно же, тех моментов, когда позовет мой отец и придется играть безмозглую куклу, которой я и являюсь.

Теперь я военнопленный. У меня нет выбора. Нет прав. Нет свободы. Я буду выживать в этой расточительной тюремной клетке до конца дней своих. Мне никуда не сбежать.

Наверное, было очень глупо с моей стороны вообще подумать, что смогу сбежать.

В конце концов, я ведь Ларраби.

К счастью и особенно горю. И полагаю, мне просто придется к этому привыкнуть.

Глава 41 Полетели со мной

Час спустя раздается стук в дверь моей спальни и Горацио сообщает, что внизу меня ждет посетитель.

— Я оставил его в гостиной, — говорит он, как будто мои гости были простой коробкой со службы доставки или другим неодушевленным предметом.

— Не хочу никого видеть, — говорю я ему.

— Он настаивает на встрече.