54 метра

21:45 (примерно час по Питеру добираться до пункта назначения). Я — дома (у родственников, у девушки). И что? Еще прикол — увольнение заканчивается в 23:45. Так, я выехал в 18:30 (примерно). Чтобы не опоздать, остается 20–30 минут. Я моюсь, смываю с себя этот мерзкий запах, но тут же надеваю свою одежду и снова воняю. Ем впрок. Закидываю все, что возможно переварить. У меня после 1998 года в НВМУ голод не проходит никогда. Меня постоянно терзает мысль, что подобное может повториться. Но я внутренне готов к этому. Готов драться за еду-помои.

Мой отец во время трапезы успевает напомнить о моей ничтожности и никчемности:

— Ты еще ни копейки не принес! (Я же позапрошлое лето все работал и деньги приносил?!!) А ведь прибежал и ЖРЕШЬ мои продукты! Моешься моей водой, за которую заплатил я! Вода-то не бесплатная! Тапочки мои одел (своих у меня в этом доме нет)! Ты — ГОВНО! Лучше бы я лишний раз подрочил, чтобы тебя не было!

И так далее… Он, возможно, хотел перебить мне аппетит, но это не получится ни у кого на этом свете после того, что я уже съел в этой жизни! Мама пытается сгладить сказанное отцом, пока тот уходит курить на балкон:

— Папа любит тебя. Он переживает за тебя…

Я негодую и говорю:

— Мама, ты курица! И мозги у тебя куриные! Я уйду, а он будет вас и дальше тиранить. Я всего лишь предлог, для его ЭГО. Он же придурок, отставной военный. Как напьется, так в форму наряжается. В трусах и кителе по квартире ходит, орет да медалями звенит. Медали-то за что? За 10 и 15 лет безупречной службы, из которых пять лет училищных. Так по этой логике, можно и тебе медаль давать за то, что на работу ходишь уже 15 лет. Я же ведь был на его службе так называемой. Бумажки пишет, и все. Строчит доклады и донесения. И наши офицеры, тех, кого я вижу, тоже бумажки клепают. Сотни деревьев валят и срубают, чтобы такие, как они, в случае войны бумажками врага закидали. Чтобы чернилами, поверх бумажного завала, свои подписи ставили. Чтобы потом, когда напивались, они стучали кулаком в грудь и кричали, что они герои. Хотя, если вдуматься, то это их выбор жизненного пути. И никто не виноват в их выборе. Никто не должен чувствовать себя виноватым перед ними. Перед такими офицерами-героями. А они сидят в кабинетах и «писюльки» рисуют, с перерывами на чай-кофе. Они этого добра выпивают немерено, во время работы-службы. И не оттого, что им это помогает сосредоточиться. А потому, что им делать нечего. А после 18:00 пьяные шатаются. Животы смотри какие. Отчего? А жопы в форме кресел? Они подтянуться-то хоть раз смогут? Они студень на ножках, стыдно смотреть. А если подтянутое тело — значит, спортсмен-отморозок, со всеми вытекающими последствиями для личного состава. Значит, руки распускает, чтобы почувствовать и показать свою силу. Я не имею в виду всех офицеров нашей страны. Нет. Потому что, если вера в настоящих людей у меня пропадет, то и я пропаду. Понимаешь? Нет? Отец никого не любит, кроме себя!

Папа выходит с балкона и продолжает свою тираду, а мама обижается и говорит, что я такой же козел, как и папин отец. Папа соглашается и говорит: «Ублюдок, проваливай отсюда к себе в казарму». А я вежливо отвечаю с набитым гречкой ртом, но внятно и четко: «И вам не хворать!» А после этого улыбаюсь «гречневой» улыбкой, ошметки которой падают обратно в тарелку, и встаю из-за стола.

Быстрым шагом выскакиваю из дома и еду обратно. Пытаюсь не опоздать. Но все равно опаздываю. Слишком много завязок на транспорт. Те, кто опоздал, после полуночи драят унитазы красным кирпичом. И теперь, драя унитаз в час ночи, думаю: «НА КОЙ ХРЕН мне такое увольнение? Сплошные нервы. Дома меня не ждут. Единственная, кого я рад видеть, это сестренка. А так я никому не нужен. А если мне будет все равно? Если будет наплевать на это увольнение, тогда меня никто и огорчить не сможет. Если у меня ничего нет, значит и отнять нечего. Больше никто из этих скотов-офицеров не получит удовлетворения от ощущения власти надо мной. Пиши-пиши в свой блокнот, мудак херов. Моей жизни не хватит все это отработать. Отстоять все наряды, которые ты плюсуешь в столбик. А потому — ПЛЕВАТЬ!»

В этот же промежуток своей жизни я сделал наколку. Я наколол лицо своего второго Я на правое плечо. Его звали «S-а». Это череп с выпирающими клыками и хищным оскалом. Позади него колыхающийся огонь, получившийся немного похожим на ирокез. Он по книге означал «Ангел АДА» — была такая банда байкеров в Америке. Мои мысли: байк — это мотоцикл. Мотоцикл — это свобода. Свобода — это счастье. Я — внутренне свободный и счастливый.