56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585

– Слушаю вас, – удивленно смотрит на меня начальник строевой части, полный, лысоватый и вечно всем и всеми недовольный капитан Худин, и с недоумением спрашивает: – Вас разве вызывали?

По доброй воле солдаты в штаб не ходили, а уж строевую часть вообще избегали.

– Товарищ капитан! – лихо докладываю я. – В честь грядущего праздника, дня советской армии и военно-морского флота, разрешите сделать вам скромный подарок!

Достаю из кармана и передаю сидящему за самодельным столом капитану «Паркер».

Худин рассматривает ручку и, ликуя, определяет:

– Да у нее перо золотое!

– Так точно! – мужественно-строевым голосом подтверждаю я. – Золотое.

Капитан, вертя в руках «Паркер», с сомнением на меня смотрит. По-своему, по-штабному он был честный офицер и потому сразу предупредил:

– Раньше времени на дембель отправить не могу, комиссовать тоже и с отпуском вряд ли получится.

– Да я не за этим, – мягко успокаиваю его я.

– А зачем? – выйдя из-за стола, сурово и подозрительно спрашивает меня начальник строевой части.

Вид у него такой, будто я «враг рода человеческого Вельзевул» и собираюсь предложить ему продать родину. А он заранее набирается сил для гордого и решительного отказа.

– Мне, товарищ капитан, вот какая помощь нужна… – мягко и вежливо прошу я и разъясняю что, зачем и почему. Прошу сохранить мое инкогнито.

– Ах, это… – с облегчением вздыхает капитан.

Вернувшись на свое место, он убирает в стол мой подарок, уверенно обещает:

– Это я запросто сделаю, на праздник приказ будет готов.

– Спасибо, товарищ капитан! – радостно я его благодарю и опять-таки по уставу спрашиваю:

– Разрешите идти?

– Идите, ефрейтор, – улыбается Худин и уже по-свойски предлагает: – Заходи, если что…

Двадцать третье февраля. На передней линейке делает вид, что застыл в строю, пока еще трезвый батальон.

Суровый комбат торжественно зачитывает праздничный приказ по бригаде: поздравления, поощрения… И тут как запнулся комбат и, прежде чем огласить следующую строку приказа, внимательно про себя еще раз ее прочитал, потом как засмеется… Цитирую дословно: «За успехи в боевой и политической подготовке присвоить рядовому Валитову воинское звание – ефрейтор».

Как загогочет да заржет вся вторая рота. Нарушая праздничную торжественность построения, прямо в шеренгах все нового ефрейтора Фарида Валитова поздравляют – не просто так, а на четырех языках. Мой мучитель, соплеменник и полиглот херов, стоит весь красный, вот-вот слюнями, как ядом, от злости забрызгает. Вот так-то. И от себя лично поздравляю вас, товарищ ефрейтор! Бог, он все видит, а справедливость обязательно восторжествует. Только для этого надо внимательно читать «Илиаду», видеть вещие сны и бросить писать стихи.

Два ефрейтора в одной роте – это перебор, и меня быстро прекратили подкалывать воинским званием. Зато Челубею… в общем, это уже неважно. В качестве заключительного аккорда всем заинтересованным лицам сообщаю: на дембель Челубей ушел живой и здоровый, но – в звании ефрейтора, я же, держа слово, данное Гомеру, навсегда бросил пописывать стишки. Каждому свое.

А вообще-то, декабрь, январь, февраль – самые скучные месяцы были, операций почти нет, хозяйственных работ мало, ерундистикой типа строевой подготовки и зубрежки уставов мы не занимались. Эти три месяца в одну серую пелену слились, в караулы ходили, самоподготовкой занимались – вот и все, собственно. Скукотища.

А когда солдату скучно, он что делает? Нет, милые, это кот свои причиндалы вылизывает, а воин ищет развлечений и приключений и иной раз находит их прямо на свою задницу.

Водка дорогая была, бутылка двадцать пять чеков стоила, чек в Союзе один к пяти шел, а пузырь водяры на родине стоил четыре рубля двенадцать копеек. Те, кто в Афгане водкой торговал, озолотились. Но выпить хочется, тем более новый 1981 год на носу, надо встретить. Собрали все свои трофеи и пошли на аэродром. Я уже говорил, что аэродром кроме военных еще и гражданские функции выполнял, летали там и гражданские самолетики, следовательно, было и местное население. Вот им мы трофеи и загнали, потом у менялы обменяли афгани на чеки. И получилось триста. Вот на них-то мы водочки и купили. Двенадцать бутылок вышло. Весело, весело встретим Новый год! Идем мы, значит, с аэродрома, все такие затаренные, довольные, счастливые. Бац, на подходе к бригаде офицерик штабной нас ловит:

– Что?! Куда? Зачем? РД к осмотру!

А вот хер тебе на погоны вместо звезд, а не осмотр. Не отдадим родную!!! Вот попробуй, догони! Бегом марш! Убежали, только слышу: кричит мне в спину штабной капитан:

– Да куда ты денешься? Я же тебя узнал!

Только успели все спрятать, как вызывают меня в домик офицерский.

– Что в РД было? – Это ротный страшным голосом спрашивает, зверюгу из себя строит. А тут и давешний капитан – сидит на табуретке и скалится. Довольный, как будто ему орден дали за то, что в штабе бригады штаны протирает.

Краснею я, молчу, невинность и скромность играю, не знаю, как Станиславский оценил бы мою игру, но штабной капитан поверил. Задушевно так голосит:

– Признавайся, солдат, имей мужество, раз попался, то говори.