56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585

За пять лет до призыва я аж три месяца занимался боксом и был даже удостоен третьего юношеского разряда. Об этом я честно перед боем предупредил офицера. Капитан только ухмыльнулся, он-то был мастером спорта по боксу. Прямо на первой минуте схватки я был нокаутирован. Вставать с земли не хотелось, но Эн, бесцеремонно толкнув меня ногой, предложил продолжить поединок. Выблевав выпитый самогон, я с трудом поднялся и продолжил бой. Три нокаута за две минуты – вот результат поединка между пьяным и наглым солдатом и трезвым и злым Корейским Фельдмаршалом. На третьей минуте раунда, уже протрезвев, я все же умудрился боковым справа заехать Эн по широкой скуле. Капитан разозлился не шутя и так мне двинул, что я только почувствовал, как кто-то поливает меня водой. Открываю глаза, фокусирую взгляд: льет из канистры на меня воду батальонный писарь. Осторожно осматриваюсь: Эн в пределах видимости нет. Облегченно вздыхаю и, с трудом поднявшись, плетусь в расположение роты. Голова гудит, бровь рассечена, губа разбита, сам трезв как стеклышко. На следующий день после построения встречаю Эн у батальонной кухни.

– Здравия желаю, товарищ капитан, – по-уставному приветствую я Эн и вытягиваюсь по стойке смирно.

– Брага дрянь была, – рассматривая меня, злобно ворчит Эн, – какое уж тут здоровье. – И приказывает мне: – На тренировку к штабу батальона бегом марш!

– Товарищ капитан? – пытаюсь увильнуть я от бокса и жалобно и заискивающе улыбаюсь. – Первая рота с операции пришла и трех «духов» в плен привела. Может, на них потренируетесь?

– Разве вы не знаете, товарищ солдат, – возмутился Эн, – что избиение военнопленных строго запрещено?

Если бы я сам не видел, как Эн проводит на операциях допросы, то, безусловно, бы ему поверил, так искренен был его тон, таким неподдельным было его возмущение, а Эн между тем продолжал:

– Нет в тебе, солдат, подлинного советского гуманизма, да что там, – посетовал Эн и безнадежно махнул рукой, – в тебе даже совести нет, хоть бы предупредил, что брага хреновая.

– Да я, товарищ капитан… – начал было оправдываться я, но Эн ничего не хотел слушать:

– Солдат! На тренировку бегом марш!

Еще три дня я был спарринг-партнером капитана Эн в его занятиях по боксу. Потом он нашел другую дисциплинарную жертву. О том, что он меня встретил пьяного с оружием и вне расположения роты, о том, что я его фактически послал на х…, Эн никому не докладывал. Не той пробы был мужик – сам все проблемы решал, как умел. А решать и бить он умел неплохо, уж можете мне поверить.

Вот так или почти так дисциплину у нас и поддерживали. А что, было бы лучше – суд, а потом дисбат или зона? Вы решайте, как хотите, но у нас в батальоне жалоб вышестоящему командованию на неуставные взаимоотношения не было.

Можно было исключительно по уставу отношения между военнослужащими построить? Ясный день, как дубовый пень! Можно! У нас даже плакатик в ленинской комнате висел на стене: «Живи по уставу! Завоюешь честь и славу!» Что из такой попытки вышло бы, я вам расскажу. Был и такой случай, пытался один боец по уставу жить, но честь и славу он не заслужил.

Как его имя и в каком конкретно подразделении он служил, я говорить не буду. Зачем? Я его немного знал, романтичный юноша был, в десант и в Афган добровольцем напросился. И сейчас мне его искренне жаль. В роте, куда он попал служить в самом начале, он там что-то с бойцами не поделил и был избит. Дело самое заурядное, обычное для мужского коллектива. Боец побежал жаловаться командиру роты. Ротный вызвал его обидчиков и для порядка их отчитал. Бойцу же офицер порекомендовал больше к нему не бегать, а то ему же хуже будет. Боец возвращается в палатку, и его бьют посильнее и, кроме того, объясняют, что стучать на товарищей очень нехорошо. Боец бежит с жалобой к комбату. Комбат вызывает ротного, достает «вазелин» и морально вваливает бедняге офицеру по самое «не хочу» за неумение работать с личным составом. Ротного солдаты уважали, и за полученную им обиду бойцу хотят сурово отомстить. Офицер просит их пожалеть дурака, его слушают и бойца больше не трогают. Но зато весь личный состав, включая и офицеров роты, подвергает его полной обструкции. Боец пребывает в обиде на жизнь и тяжело переживает крушение романтических идеалов. И вот рота возвращается с боевой операции, вся затаренная барахлом. Боец, которого на операции не брали, видя принесенные трофеи невоенного характера, решил, что настал его час поквитаться с обидчиками. Он потихоньку приходит в особый отдел бригады и докладывает: «Так, мол, и так, а вся *** рота, включая и командный состав, мародеры».

А бригадные особисты и без него все это распрекрасно знают. Сами такими вещами баловались. По-настоящему особистов волновало три вопроса: обеспечение контрразведывательного режима, пресечение возможности перехода военнослужащих к противнику, пресечение возможной утечки оружия и боеприпасов.