56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585

Воровство, грабеж, разбой – вот как это в уголовном праве называется. Хотя если подумать, то можно и иначе, ну, например, отработка учебно-боевой задачи: «проникновение на охраняемую территорию посредством нейтрализации часового и преодоления технических средств защиты». Как хотите, так и называйте. Если вы сытый законопослушный гуманист – тогда это, безусловно, разбой, если вы полуголодный обозленный солдат – тогда это умелое применение военной выучки в обстановке, максимально приближенной к боевой.

Летчиков снабжали великолепно, кормили разной вкуснятиной как на убой, а их сухие пайки – это вообще мечта армейского гурмана. Были они нашими соседями, просто рукой подать, а их склады охраняли доходяги из БАО – батальон авиационного обслуживания. Вот туда мы и намылились с дружеским, так сказать, визитом.

Ночью, взяв из каптерки трофейные ватные халаты и захватив два вместительных общевойсковых мешка, приходим на продовольственный склад авиаторов. Склад – сборный модуль, территория ограждена двумя рядами колючей проволоки. У ворот склада «грибок», под «грибком» мается от скуки часовой.

– Ты почему, сука тыловая, честь советскому десанту не отдаешь? – начинаю я отвлекать внимание вооруженного баошника

– Да пошел ты! – воспрянув и радостно оживившись, легко поддается на провокацию часовой.

– Да я тебя сейчас… – грожу я и упоминаю разнообразные способы, при помощи которых можно заставить баошника отдать свою честь.

Но твердо знает часовой, что, согласно уставу караульной службы, его «честь и достоинство охраняется законом», и ничуть меня не боится. Смотрит он на меня, грозит автоматом и ведет пылкую дискуссию о том, кого следует считать рваным гондоном и тыловой «крысой». Пока мы, значит, демонстрируем друг другу свои познания в матерном приложении к русскому языку, с тыла склада заходит Филон, перебрасывает через колючую проволоку грязные, уже давно все изорванные ватные халаты и успешно преодолевает оба ряда колючей проволоки.

– А еще ты… – не сводя с меня негодующих глаз, увлеченно ведет свою ругательную арию часовой и, не закончив фразу, падает. Это Филон, подкравшись, резко и сильно бьет его кулаком в затылок. Жалко, конечно, пацана, но ведь не до смерти же.

Все остальное – дело техники. Пломбы с двери склада срываются, замки взламываются штык-ножами…

Быстро доверху набили пайками два мешка, оставили в качестве вещественного доказательства преступления обрывки халатов на колючей проволоке – и домой.

Ну а дома, в палатке то есть… так вот, мы же не «крысы», чтобы под одеялом втихаря жрать, мы, как и положено, со всем взводом поделились, а я со своей доли еще землякам пару банок сосисочного фарша отнес да печенья с шоколадом, еще пачку сигарет «Золотое руно». Накрыли в палатке стол, сели, от души поели. Завистливые взгляды и явные намеки наших соседей по палатке, ребят из второго взвода, молча проигнорировали. А пайки у летчиков отличные, такая вкуснятина, просто пальчики оближешь.

– Ты сходи к офицерам и им пожрать отнеси, – распорядился Фаик, когда мы, уже почти насытившись за ночным пиршеством, помогали пищеварению, покуривая и смакуя медовый аромат сигарет «Золотое руно»

– А че я им скажу? – поразился я.

– Так и скажи. Шел, увидел мешок, что делать, не знаю, решил вам отнести, – сыто и снисходительно улыбаясь, учит Фаик и, глядя на мое вытянувшееся лицо, спокойно поясняет: – Не боись, они все как надо поймут, и еще вот что, – тут Фаик наставительно поднял палец вверх, – командиры должны знать, что ты нормальный солдат, службу понимаешь и верить тебе можно.

– А вот интересно, почему в летных пайках спирта нет? – развалившись на кровати, расстроился Витек.

– Должен быть, – поддержал его Филон, – но мы искали, да не нашли.

– И без спирта хорошо, – подал голос со своей кровати Муха.

– Летуны уже свой спирт давно выжрали, небось, – уверенно предположил сидевший рядом со мной на кровати Леха.

– Ну так я пойду? – встал я с кровати и, загасив окурок в пустой консервной банке, взялся за лямки мешка.

Знаете, что я услышал, когда в офицерском домике изложил предложенную легенду и передал вещмешок капитану Акосову?

– А вот интересно, почему в летных пайках спирта нет? – проверив содержимое «находки», расстроился ротный.

– Небось, они его сами весь выжрали, – кивнув в мою сторону, выдвинул версию валявшийся на кровати командир второго взвода, чернявый старший лейтенант Галиев.

– Мои бойцы на такую подлость не способны, – сразу вступился за честь своего взвода лейтенант Петровский.

Ротный испытующе посмотрел на меня и даже, принюхиваясь, потянул носом воздух, мне скрывать было нечего, я был абсолютно трезв и смело от души дыхнул в лицо своему командиру. Акосов поморщился, а Сашка Петровский засмеялся.

– Свободен, – отпуская меня восвояси, небрежно махнул рукой ротный, и уже у порога комнаты я услышал: – Молодец!

Как на строевом плацу учебки, образцово щелкнув каблуками, выполнил я поворот кругом и, встав лицом к отцам-командирам, отчеканил:

– Служу Советскому Союзу!

Такая вот была служба Советскому Союзу.