58-я. Неизъятое

Отвезли в Харьков и оттуда в телячьих вагонах повезли в Воркуту. Вокруг урки, убийцы. Но когда узнали, что я певица, подняли меня на верхние нары, стали кормить. Правда, пришлось всю дорогу рассказывать им либретто: «Русалку», «Фауст», весь свой репертуар. Слушают, плачут. Когда рассказывала, как Маргариту посадили, прямо рыдали, вроде знакомая ситуация.

В Воркуте было замечательно! Поезд только остановился, выходим. Всюду охрана, холодно, темно. Вокруг — снежная гладь, ни домиков, только вдалеке огоньки. И вдруг кричат: «Ищенко! Ищенко!»

Я испугалась, вы не поверите! Оказывается, в театр сообщили, что едет певица. А начальник Воркутлага, видимо, оставил заявку: если актер — чтоб сразу везли в мой театр.

И вот выдернули меня прямо со станции и повезли в театр.

Иду и думаю: неужели это будет самодеятельность? Захожу и… этот театральный запах, знаете? Какая-то краска с клеем… специфический закулисный запах. Я вошла, коридорчик какой-то, налево — дирекция, справа — кулисы. Сцена… Со мной было… Я стояла на сцене и рыдала так… Я поняла, что это не самодеятельность, что я буду артисткой.

Я бесконечно благодарна начальнику Воркутлага. Это человек, который, по слухам, обожал музыку и организовал первый в Коми театр, который существует по сей день.

После первого же концерта… Как меня встретили там! Как аплодировали! Лучше, чем на свободе. Сразу поставили в главные роли во всех спектаклях…

Нас поселили в купе — это такая отдельная комнатка — с Валентиной Токарской, актрисой московского Театра сатиры. Даже дверь нам повесили. В бараке — дверь, представляете?

Приехала я в чем-то холодном, а тут мне сразу выдали шубку, меховую. Меня из-за нее сразу начали Зайкой называть: «Где наша Зайка, позовите Зайку!»

* * *

Первой мы ставили «Русалку» Даргомыжского, я пела Наташу. Уже шли сценические репетиции, когда я поговорила с этой дрянью, и началось новое следствие.

Она была стукачка, Ирина, сидела 20 лет. Зубы у нее были выбиты. Я спрашиваю: «Ты же актриса, где твои зубы?» Она стала рассказывать, что с ней обращались плохо, били, следователь иначе, чем шлюхой, не называл…

— Господи, — говорю. — А я со своим следователем мирно жила, он меня не оскорблял.

И меня сразу в Москву!

Приводят на Лубянку: «Ну, расскажите, как вы жили со следователем». Я сразу поняла, в чем дело. «Очень мирно», — говорю.

— А если я вам сделаю очную ставку, и он сам признается, что вы были ему любовницей?

— И пожалуйста, делайте.

Все равно каждый день допрашивают, и однажды вводят Ирину.

«Как ты могла так сделать?» — говорю. Она посмотрела на меня и разрыдалась. Следователю все стало ясно, и через день меня отправили обратно на Воркуту. А премьеру «Русалки», оказывается, уже отменили…

Романсы

Упорно не помню, как я питалась. Что же я ела? Абсолютно вылетело. Чтобы я ходила в столовую — такого не помню. Но и голода, наверное, не было. Я же пела «Русалку», а там партия такая сложная, сил много надо.

* * *

Кроме постоянного репертуара мы давали камерные концерты, объездили все лагпункты по всей Воркуте. Нас было 4–5 человек: кто поет, кто играет. В основном романсы: Чайковского, Рахманинова…

Приезжаем на лагпункт, выступаем перед шахтерами — и едем дальше.

Принимали меня здорово. У меня даже подарки от заключенных сохранились: резная шкатулка, маленькая шахтерская лампочка на каску. Какой-то вольнонаемный подарил «Красную Москву»: духи, одеколон, мыло, пудру, и все в красивой коробке. Так я ее берегла, у-ух!

Где лучше выступать было? Ну конечно в театре, все-таки настоящие оперы.

А встречают всегда одинаково: и в свободном театре, и в лагерном. Когда ты на сцене — никакой разницы нет.

В роли Маргариты в опере «Фауст». Музыкальный театр, Сыктывкар. 1959

* * *

Мне годик до освобождения оставался, вызывают органы.

— Ну как? — спрашивают.

— Я очень довольна, — говорю. — Я занята, я пою, для меня это жизнь. Больше мне ничего не надо.

— Ну а если это вдруг закончится?

— Не знаю, — говорю.

— Вот я вас потому и пригласил. Нам в театре нужен осведомитель. Как вы смотрите на это?

— Никак.

— Ну, тогда придется вас из театра…

— Ну что ж… — говорю.

И меня из театра убрали. Перевели во Второй район — городок для заключенных недалеко от центра Воркуты. На общие работы, конечно, не отправили, сразу забрали в КВЧ. Там была пианистка из Архангельска, мы с ней романсики какие-то пели…

Через год освободилась — и бегом в свой театр. Прихожу к директору, а он говорит: «Валя, нам строго-настрого приказано 58-ю убрать». То есть заключенной я там работала, а вольной — не могу. Я — в слезы.

Устроилась диспетчером на автобазе, принимаю заказы на грузовики, такси. Беру однажды трубку: «Диспетчер Ищенко у телефона».

Пауза.

— Певица, что ли? А что вы там делаете?

— Вот, диспетчером работаю.

— Та-а-ак… — положили трубку.

После этого вызывают меня в театр.

— Ну давай, приходи работать.

— А как?..

— Будешь много знать…

В общем, взяли меня! Дали комнату барачного типа. И 25 лет я пропела. И оперы, и оперетты, и классические… Все-все-все.