Такой человек оказывался неполноценным, недоразвитым, причем не физически, а – нравственно. Тогда господствовало словосочетание «победила дружба». Не мощь, не умение, не другие общепринятые слагаемые победы – потому что не в победе дело. У спорта вообще отнималась своя специфическая цель; не было сомнений, что спорт – не более чем аллегория жизни. А поскольку эпоха решила, что жизнь должна быть не только правильной, но и красивой, и в спорте торжествовала эстетика: «Что поражает в ней? Уж, во всяком случае, не только скорость бега… Бег Вильмы Рудольф совершенен и чист»13. Речь идет не о рекорде, а о никчемной, как у цветка, красоте.
Раньше СССР традиционно был силен в видах спорта, требующих физподготовки и выносливости: лыжах, коньках, беге на длинные дистанции. В начале 60-х в центре внимания оказались взрывные, спонтанные виды: прыжки, штанга – где собственно процесс занимал доли секунды. Успех достигался не трудом, а духом.
Даже в такой «научной» сфере, как шахматы, общественные симпатии были на стороне интуитивного стиля, который представляли молодые Михаил Таль, Виктор Корчной, Борис Спасский. 24-летний чемпион мира Таль – несомненно, герой своего времени, и такие похвалы, звучавшие по его адресу, могли звучать только тогда: «Глубина его игры – это глубина не математика, а поэта… Таль доверяет случайности… Он верит своему вдохновению, своей интуиции, он готов нарушить шахматные законы»14.
Вдохновенные интеллектуалы насмешливо и легко взлетали на такие вершины, куда прежде возводил только тяжелый кропотливый труд. Это был спорт личностей.
Личность побеждала даже в командных видах спорта. Очень осторожно готовилось покушение на коллективизм: «Разве это идолопоклонство перед сыгранностью не сужает возможности… в поисках новых мастеров международного класса?»15 В футболе и хоккее возникли официальные звезды16. Чаще всего – в негативном сочетании «звездная болезнь», но ведь и ярлык свидетельствовал о факте. Заманчиво было представить футбольный матч суммой поединков, то есть столкновением не двух сил, а двадцати двух воль и характеров.
Не зря спортивная тематика в такой трактовке привлекала внимание самых популярных писателей и поэтов. Накал страстей позволял строить острые моральные конфликты. Эзопов стиль охотно пользовался спортивной терминологией: «Левый крайний, боже мой, ты играешь головой» (Вознесенский), «Справедливости в мире и на поле нет, посему я всегда только слева играю»17 (Высоцкий).
Спортивное состязание рассматривалось как нравственная коллизия – нечто, не подлежащее поверке алгеброй. «Алгебра» – то есть наука – и нанесла первый удар по этой красивой концепции.
Планирование спортивных успехов на строго научной основе какое-то время сосуществовало с полетом свободного духа. В любой статье о поразившем мир бразильском футболе упоминались как артистизм игроков, так и наличие в команде штатного психолога. Про случайно заехавших в Советский Союз канадских хоккеистов из «Келовны Пеккерс» рассказывали, что их тренировки регулирует ЭВМ. Появились фотографии спортсменов, опутанных проводами. Наука честно пыталась учесть нравственный и интеллектуальный факторы в тренировочном цикле, вводя «коэффициент вдохновения» в «формулу успеха», – но уже сама терминология говорила об искусственности и безнадежности таких попыток.
Наконец, сам спорт по своей соревновательной сути отчаянно сопротивлялся превращению его в эстетское действо. Изящно прибежать последним мог позволить себе физкультурник, а не спортсмен. Сама конкретность спортивных результатов – голы, очки, секунды – только временно дала себя потеснить гармонии и красоте. Успех гораздо проще было отождествить не с расплывчатым отдаленным совершенством, а с внятной и ощутимой победой. Это чуть было не забытое слово – победа – и стало в конце концов ключевым. Особенно когда после триумфа на Олимпиадах в Мельбурне (1956) и Риме (1960) Советский Союз чуть не пропустил вперед американцев в Токио (1964).
На середину 60-х и приходится окончательная победа спортивных физиков над спортивными лириками. Лирикам оставили необязательную физкультуру и неконкретный туризм. Спорт начал делиться на массовый и большой.
Изменились и слова: «Высшее мастерство, разложенное на элементы, рассчитанное и проверенное… будет основой победы… Спорт, как занятие эмоциональное, основанное на вдохновении, на «игре мускулов», на сочетании красивых движений, получил научную основу…»18 Разложение на элементы – это и есть уничтожение гармонии. Ее-то и принесли в жертву победе.
«Оттепельная» чемпионка продолжает повторять: «Я за радостный, веселый спорт… Я – за «Моцартов» в спорте…»19 Чемпионка следующего поколения не менее декларативна: «В театральный институт я поступать не буду. Я хочу очень серьезно заниматься гимнастикой»20. Статьи Ларисы Латыниной и Натальи Кучинской, написанные с разрывом в два года, называются одинаково: «Моя гимнастика». У каждой она действительно своя.