60-е

В приоткрытую щель хлынул поток признаний: «Мила надевает на тренировках пояс, который весит десять килограммов. Мы называем этот пояс «полпуда грации»²¹. О какой моцартианской легкости может идти речь, если даже фигуристы – почти балетные артисты, парящие и плывущие – измеряли грацию в пудах? Но – побеждали.

Отсюда напрашивался логический вывод о невозможности совмещать столь тяжкий спортивный труд с каким-либо еще. Ушли в прошлое красивые мечты: «После работы в цехе или заводоуправлении, на ферме или стройке хорошо вдохнуть полной грудью, пробежаться, встряхнуться на спортплощадке или стадионе. И тогда уж открыть тетради и погрузиться в формулы и расчеты»²².

Фраза «Победила дружба» целиком перешла в сферу юмора и сатиры:

А гвинеец Сэм Брук
Обошел меня на круг,
А еще вчера все вокруг
Мне говорили: «Сэм – друг,
Сэм – наш, гвинейский друг»²³.

Специалисты облегченно сбрасывали ненужный для победы и рекорда груз эстетики и этики спорта, навьюченный общественной моралью:

– Мне недавно довелось прочитать рассказ о молодых футболистах, – говорю я. – Увлеченные самим процессом игры, ее красотой, они забывают, что надо забивать голы.

Маслов смеется:

– Интеллигентские штучки²⁴.

Ходить перед стартом в музей стало не обязательно.

Установка на победу воскресила идею ответственности – перед товарищами, тренерами, спортобществом, болельщиками, страной. Произошла смена единицы советского спорта: вместо личности – команда.

Цельность противопоставлялась мозаичности, ансамбль – солистам, и даже в таком сугубо индивидуальном виде спорта, как борьба, считалось необходимым «почувствовать себя командой. Не просто группой спортсменов, волей судьбы собравшихся вместе, а единой командой»²⁵.

Спортом занимались коллективы квалифицированных специалистов, имеющие вполне определенную производственную задачу. Таких людей называют – профессионалы.

Но именно это слово и не произносилось. Профессионалы были на Западе, где спорт давал прибежище социальным аутсайдерам: «Улица – тюрьма – ринг: такова биография чемпиона мира по боксу С. Листона»²⁶. Советский чемпион по боксу готовился к титулу не в тюрьме, а в университете, где защищал диссертацию «Проблемы кондиционирования воздуха» (В. Попенченко)²⁷. Между этими полюсами располагался «их» профессиональный и «наш» интеллектуальный спорт. Однако всем было известно, что успехов в спорте могли добиться только те, для кого спорт был делом всей жизни – профессией.

Слово по-прежнему оставалось запретным – одним из секретов полишинеля в советском обществе. Но и – одной из трепетно хранимых иллюзий. Только в неподцензурном Магнитиздате мог иронизировать над советской хоккейной сборной Высоцкий:

Профессионалам по всяким каналам —
То много, то мало на банковский счет.
А наши ребята за ту же зарплату
Уже пятикратно выходят вперед²⁸.

Зарплата была, были и премии, подъемные, квартальные, командировочные, квартирные. Советский спорт, став производством, вступил в последнюю стадию своего затяжного тройного прыжка: спорт военизированный – спорт интеллектуальный – спорт профессиональный.

Кардинальные изменения произошли как в сфере предложения, так и в сфере спроса.

Болельщик военизированного периода не ощущал своего принципиального отличия от спортсмена, трибуны – от стадиона. Человек на трибуне зарабатывал не меньше и даже выглядел так же – под шевиотовым костюмом на нем были длинные «семейные» трусы и майка с глубокими проймами, точь-в-точь как на чемпионе. Спортсменов еще называли физкультурниками, не видя в этом ни лицемерия, ни насмешки.

Интеллектуальный период дал звезд и кумиров. Их физическое и нравственное совершенство представлялось недостижимым, их облик – многогранным. Быть как Брумель, Власов, Яшин означало не просто стать ловким и сильным, но и мужественным, честным, умным.

Советский спорт не сразу стал профессиональным. Так же постепенно менялся и болельщик, который тоже становился профессионалом. Спорт превращался в важное дело не только для участника, но и для зрителя.

Посещение спортивных мероприятий перешло из разряда досужего времяпрепровождения в страсть, способ существования.

Приверженность любимой команде давала ощущение причастности, чувство «своего». Драки после хоккейных и футбольных матчей стали привычными, и мало кто ходил на стадион без бутылки. Эмоциональный взрыв, увенчанный катарсисом – голом и победой, – обеспечивал человека полноценной жизнью на полтора-два часа.