— Да, конечно, — сказал Пандро. — Можно нам теперь идти, мисс Балэйфум? В любое время, когда вам понадобится передвинуть фисгармонию, мы к вашим услугам.
— Пой от всей души, — сказала мне мисс Балэйфол, — и отвращайся от дурных приятелей, которые зовут тебя выпить.
— Хорошо, мэм, — сказал я.
— Ты знаешь, где эта церковь? — добавила она.
— Какая церковь?
— Пресвитерианская церковь на Туларе-стрит.
— Знаю.
— Мистер Шервин будет тебя ждать в воскресенье утром, в девять тридцать, — сказала она.
Тут я почувствовал, что окончательно попался.
В воскресенье Пандро пошел в церковь со мной, но петь в хоре мальчиков отказался. Он сел в заднем ряду, слушал и наблюдал. Что до меня, то я пел, но никогда еще не чувствовал себя таким несчастным.
— Больше я сюда не пойду, — сказал я Пандро, когда все кончилось.
В следующее воскресенье я, конечно, не явился, но это не помогло. Мисс Балэйфол снова заманила нас к себе, играла на фисгармонии, пела сама и заставляла петь нас, молилась и явно была намерена удержать меня в хоре мальчиков во что бы то ни стало. Я отказался наотрез, и мисс Балэйфол решила поставить дело на более мирскую основу.
— У тебя на редкость христианский голос, — объяснила она. — Голос, в котором нуждается церковь. Ты в душе глубоко религиозен, хотя и не сознаешь этого. Я тебя очень прошу петь по воскресеньям
— Сколько? — спросил Пандро.
— Пятьдесят центов, — сказала мисс Балэйфол.
Обычно мальчики пели четыре — пять псалмов. Это занимало каких-нибудь полчаса, но нужно было просидеть еще час, пока священник говорил проповедь. Короче говоря, это стоило дороже,
Поэтому я промолчал.
— Семьдесят пять центов, — предложила мисс Балэйфол.
Воздух в церкви был спертый, священник ужасно нудный, словом — тощища смертная.
— Доллар, — сказала мисс Балэйфол. — И ни цента больше.
— Накиньте до доллара с четвертью, — предложил Пандро.
— Доллар, и ни цента больше, — сказала леди.
— У него самый лучший голос во всем хоре, — сказал Пандро. — Один доллар? За такой замечательный голос дадут два в любой церкви.
— Я назвала свои условия, — сказала мисс Балэйфол.
— Есть и другие вероисповедания, — заметил Пандро.
Это вывело почтенную леди из себя.
— Его голос, — сказала она резко, — голос христианский и, более того, пресвитерианский.
— Баптисты были бы рады заполучить такой голос за два доллара, — сказал Пандро.
— Баптисты! — воскликнула мисс Балэйфол чуть ли не с презрением.
— Они ничем не хуже пресвитериан, — возразил Пандро.
— Один доллар, — сказала мисс Балэйфол. — Один доллар и твоя фамилия в программе.
— Я не люблю петь, мисс Балэйфол, — сказал я.
— Нет, любишь, — возразила она. — Это тебе так только кажется, что не любишь. Если бы ты мог видеть свое лицо, когда поешь... Да ну, что там...
— У него голос ангельский, — сказал Пандро.
— Вот я тебе дам как следует, — сказал я Пандро по-армянски.
— Это не какой-нибудь там долларовый голосишко, — сказал Пандро.
— Ладно, ребята, — сказала мисс Балэйфол. — Доллар и пятнадцать центов, но не больше.
— Доллар с четвертью, — сказал Пандро, — или мы уходим к баптистам.
— Хорошо, — согласилась мисс Балэйфол. — Но я должна сказать, вы здорово торгуетесь.
— Одну минутку, — вмешался я. — Я петь не люблю. И я не буду петь ни за доллар с четвертью и ни за какие блага мира.
— Сделка есть сделка, — сказала мисс Балэйфол.
— Я не заключал никаких сделок, — сказал я. — Это Пандро. Пускай он и поет.
— Но он не может петь, — сказала мисс Балэйфол.
— У меня самый гадкий голос в мире, — заметил Пандро с гордостью.
— За его бедный голос никто не даст и десяти центов, — сказала мисс Балэйфол.
— Даже пяти, — добавил Пандро.
— Так вот, — сказал я, — я не стану петь — ни за доллар с четвертью и ни за что бы там ни было. Мне не нужны ваши деньги.
— Вы заключили сделку, — сказала мне мисс Балэйфол.
— Уговор дороже денег, — подтвердил Пандро.
Я бросился на Пандро прямо в гостиной мисс Балэйфол, и мы стали драться. Престарелая христианская леди пыталась нас разнять, но так как в драке невозможно было определить, кто из нас отрок с ангельским голосом, она стала молиться. Драка продолжалась до тех пор, пока в комнате не была опрокинута вся мебель, кроме фисгармонии. Матч окончился вничью, борцы в изнеможении валялись плашмя на полу.
Мисс Балэйфол перестала молиться и сказала:
— Значит, в воскресенье, за доллар с четвертью.
Прошло несколько минут, пока я отдышался.
— Мисс Балэйфол, — сказал я. — Я буду петь в церкви, только если Пандро будет петь тоже.
— Но его голос! — возразила мисс Балэйфол. — Он страшен.
— Мне до этого нет дела, — сказал я. — Если я буду петь, он должен петь тоже.
— Боюсь, что он погубит весь хор, — заметила леди.
— Он должен ходить туда со мной каждое воскресенье, — настаивал я. — Иначе дело не выйдет.
— Ладно, дайте мне подумать, — вздохнула мисс Балэйфол.
Она стала обсуждать дело вслух.
— Допустим, он пойдет и встанет вместе с хором, — сказала она, — но петь не будет. Допустим, он будет делать вид, что поет.
— Это мне все равно, — сказал я. — Только он должен быть там все время.