666, или Невероятная история, не имевшая места случиться, но имевшая место быть

Не станем мы слушать очередную тираду, исторгаемую из глубины души Евгения Николаевича Зюрина-Мышевецского, а попытаемся объяснить, почему такое обыденное явление, как звонок в дверь, пусть и поздний, вызвал панику в обыкновенной молодой семье.

А началось все с того, что аспирант искусствоведческого факультета, сын директора Музея изящных искусств, внук хранителя великокняжеского мюнц-кабинета Женя Зюрин и выпускница медицинского института приусадебная девушка Виля Боршть решили пожениться. Решение это не вызвало у окружающих ни малейшего недоумения: Женя подавал надежды, а Виля, по единодушному мнению знакомых молодых людей, их вполне оправдывала. Женя был интеллигентен, Виля – красива, Женя имел городскую прописку в шестом колене, Виля – приусадебный участок достаточного для будущего размера.

Свадьба была сыграна с присущей полудворянскому роду Зюриных-Мышевецских изысканностью и при наличии всех возможных даров приусадебной жизни семейства Борштей.

Папа Боршть прошелся по родовому гнезду Зюриных в гопаке, разбив при этом реликвию искусствоведческой семьи – саксонскую статуэтку «Нагая пастушка и агроном», а мама Боршть, прижав к себе при расставании Леокадию Витальевну Зюрину-Мышевецскую, от полноты чувств вывихнула ей ключицу и разорвaлa воротник из валенсьенских кружев. Впрочем, понесенный ущерб был возмещен приобретением красавицы-невестки и большого количества свежих продуктов.

Засим стороны расстались: старики Боршти отбыли копать картошку, Зюрины-старшие – разменивать родовое гнездо.

Как известно, самый короткий из месяцев – месяц медовый. Он промелькнул со скоростью уходящих надежд, и наступили суровые, как необходимость зарабатывать на жизнь, будни.

Диссертация «К вопросу об игре светотени в искусстве неолита» – дело, которому Женя Зюрин решил посвятить себя всего, не считая того, что останется Виолетте, – была защищена в срок и с блеском, несмотря на то, что доступ к неолитическим материалам был затруднен большими слоями почвы.

Но триумф был недолгим гостем в новообразованной семье. Оказалось, что зарплаты искусствоведа хватает ровно на полтора средних размеров флакона духов, соответствующих положению жены кандидата искусствоведения, и две пачки печенья «Фанерное праздничное».

Виолетта нигде не работала, во-первых, потому, что училась варить суп из пакетиков, во-вторых, потому что не для того отдавала свое первое робкое чувство. А, в-третьих, потому что то заболевание, на лечении которого она специализировалась все шесть лет учебы, было распространено только среди маленького, но гордого племени, живущего в горных районах Новой Гвинеи. Отдаленность и гордость племени не давали никаких надежд на возникновение в скором времени эпидемии среди знакомых врача Зюриной-Боршть. Виолетта скучала.

Пытаясь, если не прокормить жену, то хотя бы снабдить ее необходимой парфюмерией, Евгений Николаевич принялся читать публичные лекции о неолитической цветотени.

Добросердечная женщина Евфросиния Придурко, заведующая планетарием, иногда запускала искусствоведа в темный зал, над которым загадочно светилось нарисованное небо. Но потом основные клиенты Евфросинии – парочки, искавшие уединения под искусственной луной, – начали жаловаться, что от голоса лектора Зюрина их сильно тянет в сон. Лекции мешали личной жизни клиентов, и зав. планетарием вынуждена была их прекратить.

Нужда явила свой лик молодой ячейке государства. И не раз уже, припав к благодатной груди мамы-Боршть в очередной их продуктовый приезд. Виолетта без чувства внутреннего протеста слушала рассказы о том, как здорово живет и хорошо выглядит Колька Пентюх – сосед Борштей по приусадебному участку.

Коля Пентюх был обвальщиком мяса на городской бойне, о чем ненавязчиво, но упорно напоминала каждый раз мама-Боршть.

Папа-Боршть пил горькую и при расставании с молодыми мрачно смотрел на согбенную под мешками и авоськами с провизией хилую спину зятька-кормильца.

Еще хуже обстояло дело с городской половиной семьи. Путем титанических усилий родовое гнездо было разделено, разорено и разменено. В результате размена молодые получили комнату в Доме № и виделись со старшими Зюриными совсем редко. Леокадия Витальевна, уличив Виолетту в незнании французского языка и отсутствии носового платка, тактично, но недвусмысленно отказала ей от дома.

Семья каждый день грозила из вновь созданной превратиться в свежераспадающуюся. Но тут судьба сделала очередной волшебный виток.

Серым и сырым вечером возвращался домой после очередной сорвавшейся лекции искусствовед Зюрин. Подходя к Дому №, он уже который раз с тоской оглядел фасад швейного гиганта, покосившуюся вывеску «Свежариба» и свисающие с ветвей акаций куски барахлона.

У подъезда, несмотря на поздний час, возилась дворничиха Власьева. Тетя Нюра. Кряхтя и поминая Бога и конец квартала, старушка пыталась привести в надлежащий вид подотчетный участок, царапая асфальт остатками метлы – ровесницы улучшения жизни.