Потемкин подошел поближе к стене и пригляделся. Каждая из ячеек-мониторов представляла собой динамичное изображение какой-либо жизненной ситуации, будто кто-то транслировал сигнал скрытой камеры. Люди, попадавшие в объектив на этих картинках, чистили зубы, бегали в фитнес-зале, сидели за компьютером, вели машину, ссорились, совокуплялись, испражнялись. То же самое, видимо, делали и те, кто их снимал. На одном из мониторов он узнал своего тезку, патриарха московского и всея Руси Кирилла. Предстоятель РПЦ, совершенно голый, сидел в бане и о чем-то оживленно с кем-то беседовал. На другом мониторе президент Французской Республики Николя Саркози, в шелковых трусах с лилиями династии Бурбонов, лежал плашмя на сооружении, напоминавшем небольшого механического коня из зала физкультуры средней московской школы. Его запястья под конем сковывали наручники. Во рту у Николя торчал круглый темный кляп-шарик с черными кожаными ремнями-пристежками. Некто за кадром, снимавший его, шлепал президента европейской ядерной державы по ягодицам элегантным хлыстом.
– Карла развлекается, – раздался довольный мужской голос за спиной у Кирилла. – Ты ведь в детстве любил подглядывать, Потемкин?
Кирилл развернулся, и его взгляд уперся в черное шелковое кимоно. Подняв голову, он сразу узнал, кто перед ним. Самый богатый человек в России Михаил Порохов отличался от иных представителей своего класса не только уникальным финансовым чутьем, но и поистине баскетбольным ростом. На его высушенном лице плясали светлячки от мониторов, что делало облик олигарха совершенно инфернальным.
– Ну, как тебе у меня? – спросил Порохов, присаживаясь за стол.
Потемкин почему-то совсем не удивился, узнав, кто именно его сюда столь бесцеремонно пригласил. Порохов был особенной, не вписывающейся в шаблонные представления о русских миллиардерах личностью. Хотя семью, в которой он вырос, язык не повернется назвать рядовой – все же папа был начальником управления международных связей Госкомспорта СССР, – Порохов был типичным селф-мэйд. В 27 лет, через три года после окончания финансовой академии, он возглавил один из крупнейших впоследствии частных банков – МФК, который создал вместе с Владимиром Потаниным – бывшим старшим инженером отдела «Мочевина» фирмы «Удобрения» «Союзпромэкспорта», конторы системы Минвнешторга СССР. Еще через год партнеры основали объединенный экспортно-импортный банк, вошедший в историю российской приватизации. На залоговых аукционах середины девяностых ЭКСИМ, наряду с МЕНАТЕПом Ходорковского и другими участниками ельцинской семибанкирщины отхватил самые лакомые куски советского наследства – нефтяную компанию СИДАНКО, Новороссийское и Северо-Западное пароходства, Новолипецкий металлургический комбинат, а главное, построенный в тундре руками рабов ГУЛАГа «Норильский никель». Здесь, конечно, решающую роль сыграли пробивные способности Потанина, который даже поработал первым вице-премьером правительства России, курируя весь экономический блок. Однако финансовым мозгом треста был, несомненно, Порохов. В результате к кризису девяносто восьмого года ЭКСИМ занимал пятую позицию среди банков Центральной и Восточной Европы. Правда, дефолт поставил жирный крест на этом учреждении – так же, как и на большинстве крупных частных банков России. Однако партнеров это ничуть не огорчило. Они легко попрощались со своим кредитно-финансовым детищем и переключились на «реальный сектор», занимаясь экспансией своей империи вширь и вглубь.
Размолвка между Потаниным и Пороховым случилась после прогремевшего на всю Европу куршевельского скандала 2007 года. Порохов, питавший особую страсть к нимфам в ассортименте, по обыкновению привез с собою на празднование Нового года целый самолет дам полусвета. В ночь на девятое января он был неожиданно арестован французской полицией по обвинению в сутенерстве. Несмотря на очевидную бредовость этого обвинения (с таким же успехом можно было бы обвинить его в краже продуктов из супермаркета), олигарх несколько дней провел в тюрьме. Особое усердие в раздувании этого скандала проявил тогдашний министр внутренних дел Французской Республики Николя Саркози, которому через неделю предстояло выдвигаться в президенты. Сарко, прославившийся угрозами очистить парижские пригороды от мигрантов моечными машинами Karcher, использовал любой скандал, чтобы продемонстрировать «жесткую руку» и набрать очки. Впоследствии «куршевельское дело», конечно, лопнуло, но неприятный осадок остался.