666. Рождение зверя

ИК-ловушки выпорхнули из-под фюзеляжа, но было поздно. Самонаводящаяся ракета ударила по корпусу вертолета, его подбросило, и в кабину ворвалась удушливая гарь. Машина начала быстро падать. Дверь, у которой сидел Кирилл, снесло взрывом. Пилот пытался сманеврировать, но тщетно. Двигатель заглох окончательно, и вертолет, кувыркаясь, несся к земле, до которой оставалось не более ста метров. На очередном сальто Потемкина просто вытряхнуло из кабины. Они с вертолетом падали параллельно, примерно с одной скоростью, постепенно отдаляясь. В последний момент он увидел гримасу на лице Егора, который то ли сочувствовал ему, то ли был просто отравлен дыханием смерти. Кирилл вдруг почувствовал особенную, неземную легкость – невесомость, когда человек сбрасывает приковывающие его от рождения к земле вериги. Наслаждаясь последними мгновениями жизни, Кирилл летел прямо на окраину леса.

– А ведь я лечу! Лечу!!! – победно крикнул он.

В следующий момент гравитация швырнула его на макушку огромной ели, одиноко стоящей в нескольких десятках метров от посадочной площадки. Потемкин пронесся по ее лапам, как по водным горкам в аквапарке, и упал в поле. Через секунду груда дымящегося железа с треском рухнула прямо на бетонную площадку. Потемкин лежал ничком на земле и пытался осмыслить случившееся. Пахло глиной и сырой травой. Он был, несомненно, жив. Вопрос о том, цел ли, оставался открытым. Кирилл попробовал пошевелить руками и ногами, но они не слушались. «Вот, блядь, шейный позвонок сломал! – мелькнуло у него в голове. – Теперь буду как Том Круз в „Рожденном 4 июля“. Хотя нет, у него там только нижние конечности парализовало. Значит, буду овощем, а Ева с Машей будут меня каждый день поливать, окучивать, подкармливать». Он подумал, каким овощем быть интереснее, и решил, что помидором. Потемкин с детства считал, что в сказке Джанни Родари как раз Синьор Помидор является самым положительным героем, а Чиполлино – это мелкий уголовный элемент, которому самое место в тюрьме.

Вдруг Кирилл увидел, что по дороге со стороны леса к месту катастрофы подъезжает бело-синий полицейский «форд». Машина остановилась неподалеку от него. Два румяных молодца, одинаковых с лица, нехотя вылезли из машины и подошли к Потемкину. Судя по лычкам, это были сержанты линейного отдела. Один из них тут же полез шарить у него по карманам, другой достал свой мобильный и стал снимать горящие останки вертолета на видео.

– О-бал-деть, Серега, – сказал он, нажимая на кнопочки. – Че у тя там?

Серега извлек потемкинский новенький телефон, присвистнул и положил себе в карман. Затем он внимательно изучил содержимое бумажника и, не найдя там ничего для себя интересного, бросил его в траву.

– Пустой, – с огорчением отрапортовал Серега. – Че делать будем, Колян?

– Кино снимать, – ответил Колян. – В «Лайфньюс» за сто баксов.

– Ни хуя, – возразил его напарник. – Триста как минимум. И еще Палычу надо откатить.

– Палычу – это святое, – буркнул Колян.

Серега достал телефон и набрал, судя по всему, уже давно знакомый номер.

– Алексей? Здрасте. Это из Внукова сержант Раздобудько беспокоит. У нас тут это… эксклюзив, в общем. Вертолет упал. Че? Не, пока никого нет, мы одни снимаем. Интересно?

Возникла небольшая пауза.

– Пятьсот долларов, – продолжил Раздобудько. – Нет, пятьсот. Приедете? Ну да, в ЛОВД, звоните, мы тут.

Довольный сержант убрал телефон в нагрудный карман.

– Через час приедут. Пошли, остальных жмуриков поснимаем.

Потемкин без особого удивления и внутреннего протеста наблюдал эту сцену. В принципе, нормальное человеческое поведение – они ведь считают его мертвым, а мертвым телефоны и деньги совершенно ни к чему. Все тело терзала боль, будто его только что пропустили через мясорубку. «Кто ликует даже на костре, тот торжествует не над болью, а над тем, что не чувствует боли там, где ожидал ее», – вспомнил Кирилл изречение Ницше, и тут его словно прошибло током: «Боль! Ну конечно же! Раз есть боль, значит, я владею собой». Он сосредоточился и ощутил рукой землю. Окрыленный этим, он вновь попытался пошевелиться, и это ему удалось. Не просто удалось – кряхтя, Потемкин привстал на четвереньки.

– Господа, я глубоко извиняюсь, – прохрипел он стоявшим к нему спиной ментам. – До аэропорта не подбросите? Я на самолет опаздываю.

Оба молодца развернулись. У них были такие выражения лиц, будто они увидели живого лейтенанта Дукалиса из телесериала «Улицы разбитых фонарей».

– Во, бля! – хлопнул себя по коленкам Раздобудько. – Гляди-ка, живой!

– Пацан в рубашке родился, – согласился Колян и обратился к Кириллу: – Но ты это, брат, извини, не по нашей части. Щас «скорая» приедет, заберет тебя. А мы пока пойдем вон ту хуйню снимать.

Потемкин поднял бумажник и встал, отряхиваясь. Вид у него был неважный: грязная одежда свисала лохмотьями, как на бомже, который только что вылез из коллектора у трех вокзалов.

– Просто герои, блядь! – бросил он. – Идите, идите. Сейчас эта хуйня рванет так, что вам башки поотрывает, потому что баки еще не взялись. Взрыва-то не было.