6748

Тибо граф шампанский занятый сочинением очередного творения в честь Бланки Кастильской,– своей дамы сердца, увидел девушку, вернее девочку сидящую на ослике и перо, восхвалявшее Бланку, выпало из его рук. Через трое суток поста и молитв, он с распущенными волосами, босой, в плаще паломника предстал перед Бланкой. Королева мать думавшая, как и ранее услышать от него куртуазные мольбы о неразделённой любви, приготовилась слушать, снисходительно поглядывая на коленопреклоненного паломника. Для большей убедительности своей неприступности, чтобы никто не говорил, что она наедине была с графом, она не отпустила своих фрейлин. Все с нетерпением ждали еще одного шедевра трубадура, когда он вдруг начал свою речь не с перечисления достоинств дамы сердца, а с перечисления своих титулов и подвигов. Под своды залы замка в Сансе, вознеслось,

– Я Теобальдо Великий, король Наварры, граф Шампани, прошу вас обещать мне руку вашей племянницы златовласой Элеоноры Кристины Констанцы Екатерины де Трасьерра-Тьеррас-де-Гранадилья, синьоры Ордино, дамы д. Альбре. хранительница Камино, Устроительницы Брей……..

Дама из дома Коменж – Сесилия де Фуа успела подставить плечо королеве, чем уберегла её от падения. Но она не смогла, уберечь королеву от чувства обиды нахлынувшей на неё. Королева мать плакала и не стеснялась своих слёз. Граф не мог более продолжить и в недоумении стоял посреди зала. Только по прошествие нескольких тягостных минут королева, вытерев глаза от слёз, смогла ему ответить.

– Вы, король? В костюме паломника? Вот и исполняйте долг паломника.

Она указала ему на дверь левой рукой, спрятав правую за спину, давая понять, что отныне он лишен права прикасаться к ней.

Король, как был в одежде паломника, так и пошёл прочь из города, не удосужившись даже обуться. Он так и вернулся в Наварру в одежде паломника. Вскоре Эля получила резной ларец, в котором находился свёрнутый лист пергамента, перевязанный шёлковой ленточкой, небесно голубого цвета. Она развернула его и прочитала,

«Когда умрем мы с вами,

К несчастью вашему, но к счастью моему,

Любовь, как прежде, будет мучить свет,

Все к счастью вашему, к несчастью моему.

И прежней в мире пользоваться властью,

Все, к счастью вашему, к несчастью моему.

– Пресветлая, лишь страсть меня живит,

Всё к счастью вашему, к несчастью моему.

Хоть каждый взор ваш сердце мне и ранит;

Все к счастью вашему, к несчастью моему.

Счастливый, что люблю, счастлив я на вид,

Деяньями светлыми для вас я занят.

Всё к счастью вашему, к несчастью моему.

В прекрасных дамах недостатка нет,

К несчастью вашему, но к счастью моему.

Но лучше вас, уж бог не сотворит,

Всё к счастью вашему к несчастью моему.

Да, да! Умрем, и уж любви не станет,

К несчастью вашему, но к счастью моему».

Эля испугалась, от письма веяло чем-то незнакомым и непонятным. Она не знала, что делать, но ей так хотелось еще и еще читать эти строки. Она несколько ночей не спала пытаясь понять кто и зачем написал для неё это лэ,¹¹⁰ но так и не найдя ответа, вечером в четверг пришли в опочивальню королевы матери.

Бланка уже отпустила своих дам и находилась в комнате только с монахиней цистерианкой. Эля, без церемониального поклона, присела на кровать и передала ей пергамент. Бланка несколько раз прочитала лэ, потом, откинув одеяло, пригласила родственницу лечь рядом с собой, как это было принято в Испании, когда родители оставляли детей одних. Эля, доверчиво прижавшись к теткиному плечу, уснула под молитвы монахини. Утром Бланка еще до утренней службы отправилась в покои сына. Через часа два королевский секретарь вынес из покоев короля грамоту, которую вручил герольду для передачи её по означенному на ней адресу. Ближе к обедне герольд с поклоном передал Элеоноре приказ короля гласивший,

– Облачиться в одежды послушницы, дабы более не смущать своей красотой его подданных. Постоянно находиться в свите королевы матери в качестве послушницы, общаться только с монахами или рыцарями монашествующих орденов, что бы, не впитать скверну греховного мира, и что бы стать первой монахиней основанного королевой монастыря тогда, когда это будет угодно Богу.

На вечерней службе, уже в одежде послушницы Эля стояла рядом с королевой, её глаза еще мокрые от слез светились благодарностью. Эля была благодарна королеве, прежде всего за то, что она спасла её от неведомого. Теперь каждый вечер, когда монахиня чтица уставала читать Священное писание, Эля заменяла её.