6b15ad8a063dbf87117dd400b69144d1

Глава XIX— Его Лето Святого Мартина: Его лучшее произведение

Глава XX— Последствия его второго падения: Его гений

Глава XXI—Его чувство соперничества, любовь к жизни и лень

Глава XXII—«Великая романтическая страсть!»

Глава XXIII—Его суждения о писателях и о женщинах

Глава XXIV—Мы спорим о его «любимом пороке» и наказании

Глава XXV—Последняя надежда утрачена

Глава XXVI—Конец

Глава XXVII—Последнее слово

«Воспоминания» Бернарда Шоу

Приложение

Распятие виновного всё же внушает больше трепета, чем распятие невинного: что мы, люди, знаем о невинности?

ВСТУПЛЕНИЕ

Меня изо всех сил убеждали не писать эту книгу, а некоторые английские друзья, которые ее прочли, убеждали меня ее не публиковать.

- Тебя станут винить за выбор темы, - говорили мне, - поскольку припишут тебе половой порок, а стиль изложения навлечет на тебя множество нападок.

Ты критически порицаешь английскую концепцию юстиции и английские методы правосудия, даже ставишь под сомнение непредвзятость английского суда и представляешь в нелицеприятном свете английских присяжных и общественность - всё это не только вызовет недовольство, но и убедит неразумных в твоем нахальстве, или, по крайней мере, в том, что ты - нелеп, человек слишком тщеславный и не стесняющийся в выражениях.

Ничто человеческое мне не чуждо, так что я не могу не обратить внимания на эти аргументы. Мне не хотелось бы умышленно совершить что-либо, из-за чего я потеряю последних оставшихся у меня друзей.

Но соображения, которые сподвигли меня написать эту книгу, не оставляют места для каких-либо личных привязанностей. Могу лишь повторить вслед за латинянами:

"Non me tua fervida terrent,

Dicta, ferox: Di me terrent, et Jupiter hostis."

И даже это будет лишь часть правды. Мне кажется, юности всегда следует быть благоразумной, поскольку юности есть что терять, но я вступаю в пору жизни, когда можно себе позволить быть дерзким, можно даже решиться быть собой и написать всё, что думаешь, не обращая внимания на подлецов и дураков, не заботясь о том, какое зло может тебе причинить этот мир. Мое путешествие почти окончено, я вижу порт назначения: как хороший капитан, я уже опустил высокие мачты и свернул фрондерские паруса, готовясь к долгой стоянке на якоре - теперь мне нечего бояться.

Бессмертные поддерживают меня в моем начинании. Греческая трагедия касалась тем намного более ужасных и отталкивающих - например, пир Фиеста, и Данте не отказался от описания противоестественной трапезы Уголино. Лучшие современные критики одобряют мой выбор. «Всё зависит от темы, - говорит Мэтью Арнольд, рассуждая о великой литературе. - Выберите подходящее действие - масштабное и значительное действие, прочувствуйте ситуацию: когда вы это сделаете, всё остальное приложится, поскольку средства выражения - вспомогательны и вторичны».

Сократ был признан виновным в развращении молодежи и приговорен к смерти. Его осуждение и наказание, безусловно, являются масштабными событиями, которые Мэтью Арнольд объявил единственной высшей и неизменной литературной ценностью.

Действие, повлекшее за собой возвышение и крах Оскара Уайльда, имеет аналогичный характер и представляет собой непреходящий интерес для человечества. Критики могут возразить, что Уайльд - фигура менее значительная, чем Сократ, но даже если бы это было так, это не повлияло бы на положение творца: портреты великих людей этого мира - вовсе не портреты Наполеона или Данте. Различия между людьми не столь важны в сравнении с их врожденным сходством. Изобразить смертного так, чтобы он обрел бессмертие - вот задача художника.

Кроме того, существуют и особые причины, по которым я взялся за эту историю. Оскар Уайльд на протяжении многих лет был моим другом, я высоко ценил его до самого конца, он всегда оказывал на меня чарующее воздействие, целительное для души. Его ужасным образом наказали люди, которые были намного ниже его по уровню развития: его уничтожили, поставили вне закона, преследовали, пока сама Смерть не явилась к нему, как избавление. Вынесенный ему приговор позорит лишь его судей. Эта история исполнена трагического пафоса и преподает незабываемые уроки. Я ждал более десяти лет, надеясь, что кто-нибудь напишет о нем в таком ключе, чтобы я мог посвятить себя иным занятиям, но ничего подобного так и не было написано.

По моему мнению, Оскар Уайльд был более велик как собеседник, чем как писатель, а это - самая непрочная слава. Если я не расскажу его историю и не нарисую его портрет, этого не сделает никто.