6fe33687fe1e42e8f005473e4c927e62

Сантиметр за сантиметром, стараясь не разбудить лежащего рядом мужчину, Элеонора осторожно отодвинулась и, обернувшись, с беспокойством посмотрела на него. Ричард спал. Он лежал на боку, удобно подложив одну руку под голову, маска холодного аристократического равнодушия спала с его лица, которое расслабилось и было спокойным и непривычно умиротворенным, отчего он вдруг стал казаться моложе и как-то… уязвимее. Элеонора снова отвернулась и медленно свесила ноги с кровати, а затем аккуратно обхватила запястье обнимающей ее руки и принялась поднимать ее. Но тут Ричард глубоко вздохнул и сонно потянулся, его рука в ее пальцах шевельнулась. Элеонора испуганно вздрогнула и, резко отшатнувшись, попыталась спрыгнуть с постели, но его рука стремительно последовала за ней и, обхватив за талию, снова прижала ее к его теплому сонному телу. Она замерла на мгновение, а затем медленно подняла голову. Растерянно-испуганный синий взгляд встретился с затуманенным сном стальным. Несколько секунд он недоуменно смотрел на нее, а затем в его глазах засветилось понимание. Чуть прищурившись, он скользнул взглядом по ее обнаженному телу, неторопливо оглядел смятую постель, явно и недвусмысленно свидетельствующую о том, что здесь произошло, и снова посмотрел на лежащую рядом женщину. Элеонора покраснела еще сильнее. Резко сбросив его руку, которая все еще обнимала ее за талию, удерживая рядом с его телом, она отодвинулась от него как можно дальше и натянула одеяло до самого подбородка. Герцог молча проследил за ее действиями, а затем невозмутимо и вызывающе-вальяжно откинулся на спину, закинув руки за голову. Серый лед потеплел, превратившись в серебряные озера, в глубине которых светились нежность и ласковая усмешка.

- Тебе не кажется, что уже несколько поздновато для такой скромности? – осведомился он привычным надменно-официальным светским тоном, хотя его глаза искрились смехом.

Это бесстыдно-откровенное замечание, да еще и произнесенное таким тоном, словно они не провели эту ночь в страстных объятиях и не лежали сейчас обнаженные в постели, а мирно беседовали о пустяках на какой-нибудь великосветской вечеринке, мгновенно привело ее в чувства. Элеонора ощутила, как ее охватывает гнев, вызванный не столько его вызывающим тоном и возмутительной грубостью вопроса, сколько, увы, вопиющей справедливостью его слов, но не нашлась, что ответить. После того, что между ними произошло, ее жест действительно выглядел не просто неуместным, но таким же фальшивым и неестественно-отвратительным, как бездарно сыгранная комедия. Элеонора на мгновение закрыла глаза, готовая расплакаться от ярости, стыда и досады, огнем жгущих изнутри, но тут же заставила себя вновь открыть их.

«Сама виновата! – в который раз мысленно отчитала она себя с суровой прямотой. – Поздно рыдать и каяться! Нужно уметь отвечать за свои поступки! Ладно. Рвать волосы и посыпать голову пеплом будешь потом, а сейчас нужно как-то разобраться с этой дикой ситуацией. И чем быстрее, тем лучше! К тому же, он совершенно прав: поздно строить из себя скромницу! Особенно после того, что ты вытворяла этой ночью! Неудивительно, что он смеется над тобой. Все это целиком твоя вина. Только твоя. Тебе и расхлебывать».

Она нахмурилась еще сильнее и, отбросив одеяло, встала с постели и вызывающе неторопливо, абсолютно игнорируя его присутствие и ошеломленный взгляд, прошествовала к стулу. Взяв лежащий на нем халат, она быстро надела его, кутаясь в мягкую ткань так, словно желала потеряться в ней навсегда, и, старательно завязав пояс, подошла к окну. Прижавшись лбом к холодному стеклу, Элеонора с тоской посмотрела на улицу, где уверенно и неотвратимо разгорался новый день. Она не представляла, что делать дальше или хотя бы что сказать. Голова по-прежнему была тяжелой и пустой.