7 секунд

Это чувство не покидало ее и поздно вечером, когда она, просматривая свои любимые черно-белые фильмы, пила горячий чай. И когда дуновение ветра раздвинуло шторы, ей показалось, что на подоконнике сидит и курит Коул, загадочно улыбаясь.

Когда с небес спустилась ночь и пациенты, даже самые буйные, крепко спали под дурманом лекарств или без него, в глазах Коула еще отражался слабый свет из коридора. Лежа на кушетке, Хоки устало глядел в потолок. Если бы он мог плевать на два метра высоту и если бы сильно хотел, Коул бы непременно этим занялся, но не от безделья, а от сильного желания отвлечься, хоть на секунду забыться.

– Господи… помоги мне. – Сорвалось с его губ.

Он с силой сжал челюсти, мышцы вздулись на его лице. Коул со всей силы сжал одеяло в кулаках. Впервые Хоки чувствовал, что он может быть кому-то нужен, что он нужен сам себе, что его способность видеть их может быть хоть раз в его жизни не проклятьем, а даром, который и есть его предназначение. И впервые, он был так не уверен в себе.

Парадокс, когда человек становится в чем-то, по-настоящему уверен, в голову закрадываются такие сомнения, о которых он раньше ни на секунду не задумывался. Уверенность делает страх ошибки сильнее, он становится почти материальным, его кажется можно почувствовать в воздухе, ведь гораздо неприятнее ошибиться, когда был уверен на все сто процентов.

– Я не знаю… направь меня… хоть кто-то, кем бы ты ни был… – Он говорил негромко, словно медленно вырывал эти слова из груди.

По его щекам покатились молчаливые слезы. Лицо Коула исказилось в гримасе боли, но болели только слезные железы, он буквально выдавливал из себя слезы, и это приносило слабое облегчение в его бессилии.

Каждый день солнце заходило и всходило с одних и тех же сторон. Каждый раз одни и те же лучи тянулись, как одинаковые дни и ночи его жизни. Но каждый раз, смотря на огромный глаз солнца, Коул видел, что-то новое и улыбался. Каждый раз, что-то менялось, там за облаками. А дни его не менялись, одно и то же чувство безразличия давило ему на грудь, будто попытки солнца были тщетны и, как бы оно не цеплялось лучами за этот мир, за душу Коула, оно не могло ничего изменить. Но, что-то в душе, может генетическая память предков, их древнее, неосознанное преклонение перед великим светилом, заставляло его думать о жизни, к которой потерял интерес и улыбаться, глядя на солнце.

Сейчас же он не спал, смотря на луну, блеклое отражение дневного величия солнца, которое никогда не менялось и осознавал, что нашел то что искал, не в солнце и не в себе, а в таких постоянно разных глазах, которые в этом огромном мире, каким-то чудом оказались рядом. Его рассудок не мог понять, как такое возможно, но его душа сразу все поняла. И казалось, что все не так плохо, как есть на самом деле, что все просто не может быть так плохо. Что, возможно, он просто еще не понял, не привык к тому, что хорошее не просто может быть, а оно совсем рядом. А источник его, молчаливо каждый день сидит в углу, безучастно смотря сквозь материю, не осознавая какую силу, содержит в себе, и какую силу разбудил в душе Коула.

Иногда же ему казалось, что он наивно как ребенок радуется новой игрушке, пройдет время и игрушка потеряет былую ценность. Она изменится навсегда, потеряет ауру, а может, изменится он, ослепнет, и не увидит этот ореол, который радовал его детские глаза. Прожитые жизни говорят, что это правда, но никто не может ответить, зачем мы живем. Ради того, чтобы слепнуть? Или ради того, чтобы сохранить свои детские глаза?

Чтобы их сохранить, надо быть хоть чуть-чуть наивным. Тогда жизнь бьет больнее и чаще, но не закономерная ли это плата за то, чтобы видеть эту силу, заставляющую улыбаться? Спросите у слепого, что бы он отдал за зрение, какую боль бы стерпел? Спросите у «серого» человека, с серой жизнью, чтобы он отдал, чтобы стерпел за то, чтобы видеть детскими глазами?

Ответ очевиден для каждого, и тут не надо искать слепого или «серого». Жизнь, выбивая из нас наивность, все же оставляет улики. И мы их видим, но не замечаем, думая об очередном ударе.

Коул на секунду закрыл глаза и представил ее. Что в ней такого, спросил он у себя. Нельзя сказать, что она понравилась ему из-за каких-либо внешних данных, ведь он даже не видел ее лица, лишь жуткую гримасу теней. Но тот свет, идущий от ее глаз, оживил его душу, и ему все равно как она выглядит. Хоки видит ее детскими глазами. Но боль в ее глазах, не позволяет спокойно даже думать о ней.

Что бы им вдвоем удалось выжить, кто-то должен лишить себя детских глаз, и смотреть на серый мир, чтобы видеть тени, прячущиеся за яркими красками. Чтобы защитить того, кто будет освещать для него серый мир.

Под утро Коул окончательно принял решение, разобравшись в мыслях. Пусть он наивен, пусть Хоки сошел с ума, но отступать он не будет, даже если Коул выбрал неправильный путь, он уже не свернет, возможно, ему придется умереть, но это не заставит его отказаться от выбранного пути.