Рыжий пытается схватить меня, но я отступаю и, отпихивая всех, кто стоит на моем пути, пробираюсь сквозь толпу.
Выйдя на улицу, на холод, я осознаю, что сейчас сделал: ударил человека. Эта мысль ошарашивает, сокрушает. Если Дин нажалуется, меня исключат из школы. Остается надеяться, что он будет молчать из гордости.
В крови гудит адреналин. Я сую руки в карманы, усилием воли заставляя себя не бежать к машине. Паника – жидкость в стеклянном сосуде – заливает все мое существо, затапливает потихоньку. Что скажет Лукас, добрейшей души человек, когда узнает, что я натворил?
Заехав в гараж, я выскакиваю из машины и, громко хлопнув дверцей, иду в дом. Мозг жужжит как заводной, ища выход из сложившейся ситуации. Нужно сообщить о Гарсии и Джунипер, что Дин распускает слухи, пока он сам не донес, что я ударил его. Нужно сделать миллион вещей.
– Привет, малыш, – приветствует меня отец, выглядывая в коридор из своего кабинета. – Как дела?
Я торопливо иду мимо, избегая встречаться с ним взглядом. Узнав о сегодняшнем, он отречется от меня.
– На ужин лазанья, – весело кричит мне вслед отец.
– Сейчас запрыгаю от радости, – язвительно откликаюсь я.
Улыбка на его губах гаснет, и я тотчас же жалею о своих словах. Зачем я так сказал? Почему разум отказывается взаимодействовать со мной? Почему я просто не могу быть
Я закрываюсь в своей комнате. Мобильный телефон вываливается из кармана, дразня меня, напоминая, что мне некому позвонить. Обеими руками и злым языком я оттолкнул от себя всех кого мог. Если я не могу поделиться своими переживаниями с Лукасом, значит, я снова один.
Но это же глупо. Разве я не должен хотеть рассказать ему? Разве мы не на одной стороне? Я считал, что друг обязан постоять, пусть и кулаками, за своего товарища. Но я знаю его всего неделю. А вправе ли я заходить так далеко ради человека, которого считаю своим другом столь ничтожно малый срок?
Во время обеда я сказал, что доверяю ему, и это правда, но мне невыносимо, что Лукас напрасно открыл мне свое сердце, со всей серьезностью и искренностью. Он – первый человек, кто взял на себя труд попытаться понять меня, спокойно отнесся к моим странностям. И вот как я ему отплатил: учинил драку и сбежал.
Можно ли это исправить? Я мог бы восстановить его доброе имя перед администрацией школы.
Нет, я не вправе подвести Джунипер, тем более что сам заручился молчанием остальных посвященных в ее тайну. И, видит бог, я не хочу, чтобы из-за моей болтливости уволили мистера Гарсию.
Сидя за столом, я чувствую свою никчемность, остро осознаю, сколь непрочна нить, связывающая меня с Лукасом. Человек не догадывается, насколько он одинок, пока сам не выйдет из собственной клетки или кто-то не найдет способ проникнуть к нему туда. И теперь, когда Лукас пробрался ко мне, я сижу за решеткой, с ужасом думая о том, что он вот-вот уйдет и я снова останусь один.
Кэт Скотт
Эмили заканчивает монолог, и я выхожу на сцену, выкидывая из головы все лишнее. Утром бежала, чтобы успеть на автобус? Проехали. Вчера вечером до крика ругалась с Оливией? Проехали. Лукас Маккаллум и доктор Норман? Тем более проехали.
Хотя я знаю, что это ложь.
Мне следовало бы сдать Джунипер.
– Ты устала ждать? – рявкаю я на Эмили. Та испуганно пятится. –
– Я смотрю на тебя, – отвечает она.
– Внимательнее смотри.
– Я вижу любящую мать, заботливую сестру. Я вижу…
– Ты ничего не видишь, – возражаю я. – Я теперь ничто. Неиспользованный потенциал. Пустое место! – Я делаю шаг вперед. – Я думала, ты станешь моим учителем. Ты говорила, что у меня блестящий ум, необыкновенные способности. Я думала, ты увезешь меня, научишь всему, но ты сбежала при первой же возможности! – Мой голос повышается до крика.
– Стоп, – перебивает меня Гарсия.
Я медлю, хмуро глядя в зал. Он ведь сам предупреждал, что сегодняшний прогон мы должны отыграть без остановок, что бы нам ни помешало. Я опускаю голову. Может, мы с Эмили стоим не на свету? Нет, мы обе встали точно в лучах прожекторов.
Гарсия подходит к сцене. Его взгляд прикован ко мне. Вот это сюрприз. То есть заминка возникла по моей вине? Что я сделала не так?
– Твоя задача? – спрашивает он. – Какую цель ты преследуешь в этой сцене? Чего добиваешься от нее?
– Извинения, – отвечаю я. – Я… пыталась придумать что-то еще. Но это – все, что надумала.
Гарсия сдвигает брови. Глаза у него покрасневшие, словно он долго и яростно их тер. Он качает головой:
– Хорошо, если ты делаешь упор на этом, тебе придется найти другой рисунок роли. Ты просто… И у меня, и у зрителя, когда мы сейчас наблюдаем тебя в этой сцене, создается впечатление, что ты ее бранишь. Не твой персонаж. А именно ты, Кэт, распекаешь Эмили. Причем слишком сурово… – Гарсия щелкает пальцами. – Ты должна сдерживать гнев. А то получается монотонно – бу-бу-бу – одно и то же. Тоска зеленая.