7 Заклинатели (СИ)

Песнь Связи слов не имеет. Шванк следил за интонациями, расшифровывал их и сводил воедино. Голос Филиппа вился, окружая стоящую обелиском песнь Брана. Шванк был фоном, небесною твердью.

Вдруг он услышал то, чего не полагалось - ужас.

Толпа сказала: "Ах!", заколебались и вновь остановились огоньки. Замолкнуть было невозможно, да и нельзя. Но накал упал, Филипп угасил свой кошачий тенор и повел мелодию обыденно. Бран пел глухо, упорно и с неким вызовом.

Песнь окончилась, пришли четверо и унесли маски. Потом пришли другие четверо и встали у стены.

Эомер встал, пристукнув своею табуреткой, и за ним удалилась толпа.

Четверо размотали облачения певцов и унесли. Пятый унес покрывало Шванка.

Теперь он видел - Филипп, встревоженный, быстро накинул сутану. Шея его казалась переломленной посередине. Бледный и в поту, он пытался удерживать рвоту, пошатывался. А Бран остался обнаженным, и низ лица его, а также и грудь, были залиты кровью. Кровь засыхала прямо на глазах и в всеете ламп казалась бронзовой.

Бран упал на колено. Его подхватили под руки и унесли. К утру он умер.

***

После этого жизнь Гебхардта Шванка невидимо, но очень существенно изменилась. Со времени его прихода всем было известно, что новый певчий - кастрат. Его голос не казался уникальным среди дискантов юных служек. Но теперь "кастрат" означало "губитель", и в первую очередь его невзлюбили рабы.

Однажды некий дряхлый старик в черном слишком далеко протянул свою клюку, что-то чертя в пыли. Бывший шут-чернокнижник запнулся. Тут же в него врезался мальчишка, тоже в черном, и шут упал. Все было сделано с таким расчетом, чтобы он ударился головою об угол почти завершенного надгробия Махона.

Но он упал рядом, и надгробие, всем намозолившее глаза, человеческой жертвы не получило. И тогда происходящее объяснили так, настораживая глупую жертву.

Начал Филипп:

- У нас, жрецов, у каждого есть свое место - от служки и до епископа. На местах мы относительно спокойны. У рабов этого нет.

- Верно, - сказал Пиктор, - рабы не имеют своих масок, своих, так сказать, амплуа. Разве что мастера - на местах. И еще - рабы очень, очень суеверны. Из людей они боятся только Панкратия, принимают во внимание Эомера и завидуют мне. У них есть старшины, но их влияние ограничено.

Филипп продолжил:

- Они считают, что ты призвал непонятное зло...

- Я это понял. Все косятся...

- Они сейчас особенно злы - Панкратий повесил одного - за то, что у него была тайная семья. У рабов запретов меньше, чем у нас, но эти запреты странно соблюдаются. Рабам никогда не понятно, что им, наконец, можно, а чего нельзя. Считается, что они будут лучше повиноваться, если живут в постоянной вине и в тревоге.

- Так что, Шванк, не связывайся с рабами, кроме меня. И будь на виду. Лучше всего рядом с Эомером.

- И береги его, если меня нет.

- Как?

- Ну, поможешь встать, сесть... Документы он находит сам. Возможно, что он плохо видит...

- Кто он, Эомер?

- У него нет и никогда не было официального поста. Секретарь Панкратия? Викарий рабов? Это неофициально и временно.

- Ладно, убедили - особенно те старикашка и пацан! Буду в библиотеке.

***

Эомер, снова уходя в лечебницу - на сей раз только на три дня - сказал еще. Шептать он почему-то не умел, хотя тугоухим вроде бы и не был. Так вот, он вроде бы небрежно прогудел Филиппу:

- Продолжай присматривать за этим певчим, сын мой!

- Да, учитель.

- Видишь, он похож на Дома Божия, но у Молитвенной Мельницы не был.

- Я помню, не был.

Следить за Шванком оказалось легко, сидел он в Скриптории ежедневно от восхода до заката, и сначала чересчур часто ходил коридорчиком за справками в Библиотеку. А потом он приручил школяра по имени Хельмут, кудрявого мальчика с как будто бы опаленными навек рыжеватыми бровями; приручил тем, что обращался к нему всегда на родном языке.

Благодаря Хельмуту, быстрому и понятливому, Шванк засел за конторкою накрепко, и писания его продвинулись примерно на одну десятую того, что должно было получиться в итоге. Основной текст он сочинял привычным здесь парным рифмованным стихом, который позволяет варьировать мелодию, а самые диалоги делал сложным способом своей родины: нужно было, чтобы совпали согласные начала определенных строк, а также сделать так, чтобы перекликались согласные в середине строк вспомогательных. Он решил, что диалоги романа петь не станет: он будет их говорить, разыгрывать, музыка остановится, а зрители притихнут и начнут слушать и смотреть внимательно. Роман полз себе и охватил уже ваяние и роспись статуи Матушки-Смерти, а также тайный бой Первого Паломника, его земляка Хейлгара, с Гермафродитом. Теперь нужно было найти источники о настоящей предыстории Красного Бастарда; Песнь о нем знали все, и не только жонглеры, но история эта сильно льстила Зеленому Королю...

Как-то вечером Шванк повторил вопрос:

- Но кто такой Эомер?

- Никто точно не знает, - ответил Филипп, - Вероятно, царица.

- В смысле?