7 Заклинатели (СИ)

Из семейства старьевщиков, храма плодородия и бродячего театра наш жонглер вынес вот что: некастрированные люди - это еще хуже кошек и котов: долгий безумный гон у них можно спровоцировать очень простым, кратким и слабым воздействием, а потом они начинают вести себя весьма потешно. Гебхардт завел себе собственный театрик в заплечном мешке, это были куклы-рукавицы с большими нелепыми головами, которых он частью заказывал, а частью вязал сам. Куклы эти отличались от привычных - это были не сказочные герои, а самые обыкновенные современные люди; правда, для самого кукловода как раз обычные людишки и были героями никогда не исчерпывающей себя примитивной, скучной и странной сказки. Он придумывал коротенькие пьески, в которых эти вязаные и сшитые карликовые люди сами загоняли в себя в идиотские положения, и лишь единицам удавалось как-то выпутаться. Особенно хорошо ему удавались истории о плотской любви и ее последствиях; он удивлялся, что находит в этом с некастратами общий язык - он не знал, но дело было в том, что его "грязный" юмор ничем не отличался от юмора ребенка: ребенок шутит о любви испуганно, примитивно, тревожно, громоздит Оссу на Пелион и приправляет это такими дозами насилия, от которых взрослому стало бы стыдно и дурно. А вот Гебхардт не смущался нимало, а его зрители расслаблялись. Сочинял он и острые политические пьески, за которые его одно время звали Осой. Но это прозвище не прижилось; детские провокации и западающий в душу голос делали его непристойные представления единственными в своем роде, и он стал довольно широко известен под именем Гебхардта Шванка.

Тут проявился и второй дар этого удачника: он-то считал, что обязан успехом тому, что сам умеет испытывать лишь обиду, злость и страх, а также чувствует почти физическую потребность в мести. Люди же, дурашки, не в состоянии понять, когда их осмеивают слишком нагло, и им срочно нужно направить это несостоявшееся понимание на кого-то другого. Чтож, путь так, но такова лишь половина причины. Вторая половина заключалась вот в чем: никто из зрителей почему-то не видел, что речь в дурацких пьесках идет именно о нем - а обязательно о соседе, начальнике или подчиненном. Боги знают, почему это оказалось так - может быть, именно пол и его незабытое отсутствие мешало зрителю на время слиться с актером; толпа воспринимала круглое мягкое тельце и морщинистое круглое личико с глазами у самого носа, напоминающее то опасного ленивого кота, то свинку, то младенца, такими же чуждыми, как тело и лицо обученной бесхвостой обезьяны...

Как бы то ни было, два дара вели Гебхардта Шванка через время и чужие владения, и, когда ему подступало к тридцати, он пришел в столицу Чернокнижников.

Там Лот и Уриенс чуть не приказали его высечь, увидев одно из самых невинных представлений. Шванк на этот раз смеялся над модной в герцогстве тягой к легкой и необязывающей образованности. Главный герой, знатный рыцарь, лежа в постели с дамой, одним пальчиком прикасаясь к ее прелестной шейке, слушал стихи, что она читала ему - все то же нудное повествование об осаде и восстановлении Трои. Дама же чуть заметно шарила под одеялом. При этом рыцарь исподтишка взглядывал на толстую горничную, что сновала туда-сюда, а его дама косилась аж на рыцарского коня. Вот и все. Толпа, состоявшая из мелких придворных и дворцовой челяди, ржет, все как всегда.

Лот и Уриенс сначала рассвирепели и тихо схватили комедианта спустя несколько часов после представления, чтобы не срамиться перед толпою. Он смеялся - хоть кто-то наконец-то понял, что потешается кастрат именно над ними, полноценными. В итоге расхохотались и сиятельные братья. Наградив жонглера двумя монетами серебра, они подарили его отцу, и с тех пор Гебхардт Шванк стал личным шутом герцога Гавейна.

Сложилось так, что шут выходил в город и предместья. Он давал представления там, а потом возвращался и показывал герцогу иные представления, совсем другого свойства. На первый взгляд казалось, что жонглер служит кем-то вроде каменной стены в столице потомков Энея - на стене писали новости, в том числе и правительственные, и в конце концов воздвигли для этой цели очень длинный невысокий шлифованный белый камень на центральной площади. Но вести о подданных - не все, далеко не все. Вдобавок к своим куклам-рукавицам личный шут связал еще одну армию карликов: эти новые куколки надевались на пальцы. Он шевелил облаченными пальцами перед Гавейном, тот склонялся к ним, и никто во всем дворце не слышал, о чем же переговариваются-танцуют герцог и его шут. Часто сам Гавейн надевал пальчиковые куклы. Как правило, это были два принца и три Зеленых Королевы - теща, жена и дочь. Новый шут, правда, никого не обидел, герцог продолжал быть милостивым, и поэтому Гебхардта, насторожась все-таки, не трогали.

***

Началось с того, что старый, но не бессмертный Гавейн слег. Сначала он потерял способность двигаться, затем - речь. Стало непонятно, слышит ли он, видит ли? Уриенс в это время пытался поставить на место еретиков, а Лот закупал оружие.