7 Заклинатели (СИ)

Сейчас Гавейн, чье могучее тело составлено как будто из камней, а лицо - из каменных брусков, темный, как медведь, и с такими же маленькими глазками, лежит, весь в белом, бритый и остриженный, укрытый черным собольим плащом почти до самых подмышек, и плащ не смят.

В ногах его сидит любимый шут, тихонько пощипывает струны арфы и поет в регистре флейты, голосом, достойным сирен, "Песню о вечерних сумерках":

- Наступают сумерки, все идут на покой.

Солнце не остановится ни для кого из нас.

Огромная рыба охотится в большой реке,

Но она нам пока не страшна:

Мы пребываем на суше.

Темные глаза Гавейна уходят то влево, то вправо, как во сне, и на руки шута он не смотрит.

Шут успел допеть свою погребальную колыбельную, и лишь тогда высокий порог раскрытых дверей переступили три лесных королевы, все враз. Та, что в центре, одетая в белое (знак сурового траура, который когда-то будет окончен во имя нового), голубоглазая и златокудрая, легонько стукнула певца по плечу:

- Уходи, друг Гавейна!

Шут поспешно вскочил и, даже сейчас, смешно поклонился:

- Но, госпожа Броселиана...

- Это бодрствующая кома, - матерински улыбнулась она, - он видит и слышит, но не может ответить. Ты мешаешь ему своим присутствием.

- Но, Ваше Величество...

- Мы отправим его в низовья реки, на остров Авалон. Там сестры-целительницы подарят ему сон без сновидений - кто знает, может быть, и бессмертие до какого-то предела... А мы сейчас попробуем исцелить его сны, и ты нам здесь не нужен.

Шут промолчал, поморгал. Королева, стоявшая слева, одетая в бархатную зелень, уже готовая к беременности и браку, нетерпеливо притопнула:

- Гебхардт, тебе нужно объяснять?! Скоро начнется война. Мы унесем город в леса, погибнет много народу...

- Тише, Моргауза! - прикрикнула королева в черно-лиловом, выбранном в знак бессрочного траура, - Шута это не касается.

- Артес, Моргауза, не ссорьтесь, - прошептала Броселиана, - Ему может быть больно.

И тогда Артес склонилась к ложу и долго целовала мужа в лоб. Его глаза двигались все так же, вправо и влево. "А выглядит она старше матери, - подумал шут, - вот и морщинки, и седина...".

Гебхардт Шванк тихо заплакал и вышел.

***

Началось и с другого события. Где-то у границ Леса Броселианы жила-была одна старушка. Сыновья ее подались в рыбаки, дочери вышли замуж. А потом разъехались кто куда и внуки. Вскоре и старика на охоте задрал медведь. Стало старухе скучно и одиноко. Все ей хотелось заполучить себе кого-нибудь такого, кто не покинет ее до самой смерти. Летом, не получив никаких новых вестей от почти пожилых детей и повзрослевших внуков, она завязала все свои деньги в угол платка, заколотила дверь хижины доскою, отвела козу за три мили к соседям и ушла.

Через некоторое время она оказалась в городе и, поговорив со встречными, пришла в Храм.

Молитвенная Мельница выкинула ей единственную карту - изображение Великой Матери, что сначала распадается на части, а потом высиживает их, и они вырастают, становятся самостоятельными. Старуха не умела читать, поэтому никаких справок не запросила, в Библиотеке и Скриптории не побывала. Черное Зеркало у входа не произвело на эту новую паломницу никакого впечатления. Все было на редкость в порядке - так посчитал дежурный жрец, Филипп.

Старушка отправилась на конюшню, развязала свой узелок и купила крепкого белого осла с черным крестом на спине и получила веревочную уздечку в придачу. Она знала, что справиться с ослом не так-то просто - всю жизнь проходила пешком... Но сейчас пройти к Сердцу Мира, опираясь на клюку? Вот она и решила - куплю-ка себе осла, а по пути уж сумею с ним договориться. Да и если ни один из богов не изберет ее, осел-то останется, а живут ослы долго, и обращаться с ними надо умно...

Так что новая паломница с помощью служки взгромоздилась на осла и уехала, откуда пришла.

До Сердца Мира она добралась в тот же день, совершенно без помощи и без приключений.

Склонившись к тихой воде, она не увидела своего отражения. Преклонив колени, она почувствовала радость толпы существ и поняла: это - ее радость. В радости она испила воды и ощутила любовь. Кто-то внутри, радостный ребенок, любит ее, и она ощутила - это она сама. И она любит того, кого приняла. Ощутив это, она освободилась, а принятый ею начал расти - легко, быстро и совсем безболезненно, не так, как в утробе вырастают человеческие дети.

Старушка помедлила у воды - не произойдет ли еще чего. Но, когда на поверхности проступило ее отражение, оно показалось ей чуждым. Она встревожилась и заспешила.

С трудом взобравшись на осла (очень, кстати, смирного и понятливого), она тронулась в обратный путь, надеясь вернуться в Храм засветло и привычно поглядывая на небо - совсем легкие и редкие облачка дождя до ночи не предвещали.