7000 дней в ГУЛАГе

– Ах, ты так?! Ну, погоди, я тебе помогу. Завтра же ты получишь самую плохую работу, какую здесь только можно найти. А сейчас марш отсюда! – заорал он.

Я вышел из канцелярии. Рассказал нарядчику, что произошло. Тот меня успокоил, пообещав поговорить с Божко, чтобы он меня устроил в контору товарной станции. Это меня несколько успокоило, и я без волнения ждал решения своей будущей участи.

Еще несколько дней я проработал на старом месте, а потом пришел приказ меня сместить. И я стал дежурным в конторе товарной станции.

В порту Дудинка

Контора находилась в порту, где и размещалось управление железной дороги Дудинки. Моим начальником стал Александр Божко, отбывавший десятилетний срок, который вынес ему суд в городе Орджоникидзе[16] на Северном Кавказе, за «вредительство». Божко был одним из немногих политических заключенных, имевших пропуск и ходивших по Дудинке без конвоя.

В мою задачу входило приносить уголь и топить им две печки. Среди служащих товарной станции были как заключенные, так и вольнонаемные. Вольнонаемными в основном были девушки. На основании первых впечатлений я заключил, что между заключенными и вольнонаемными существовали не только служебные контакты, но и дружеские связи. Позже я обнаружил, что вольнонаемные не только едят ворованные консервы, но и пекут лепешки из муки, которую заключенные притаскивали в мешках. Но это было далеко не все. Вольнонаемные девушки близко воспринимали и душевные потребности заключенных, которые одаривали их шелковыми чулками, пудрой и одеколоном. Некоторые девушки удовлетворялись и холщовыми мешками, в которых американцы присылали нам муку. Из этих мешков дудинские красавицы шили себе нижнее белье.

На письменном столе начальника товарной станции Божко всегда была водка, пирожные и консервы. Одна из вольнонаемных девушек добилась его расположения. Божко и Валя намеревались пожениться, как только у Божко закончится срок. Но до женитьбы дело не дошло, так как через две недели после освобождения к Божко в Дудинку приехала жена со взрослой дочерью.

Я чувствовал себя, как в раю. От служащих я получал на хранение ворованные продукты, всяческих сладостей я мог есть, сколько захочу. Проработав здесь месяц, я тоже стал железнодорожным служащим. Моя работа заключалась в том, чтобы следить за погрузкой и выгрузкой вагонов и точно фиксировать время начала и окончания погрузки-разгрузки. Мне постоянно нужно было держать связь с дежурным диспетчером на линии и оповещать его о ходе работ. За мной был и контроль за соблюдением соответствия разгрузки железнодорожным инструкциям.

Работа железнодорожного служащего была самой идеальной работой, которую я, как заключенный, мог бы придумать. Она не была физически тяжелой, и к тому же материально я всегда был обеспечен. Это означало, что еды было достаточно. Я знал, что многие служащие зарабатывали себе много денег, продавая украденные вещи. Дежурство длилось двенадцать часов, после чего мы отдыхали целые сутки. И ночная смена не была неприятной. Работы было меньше, а в конторе всегда топилась печь, на которой мы варили и что-нибудь пекли.

Вскоре и я научился пользоваться предоставлявшейся возможностью утащить что-нибудь из разбитого ящика или разорванного мешка. Первое время в такие моменты у меня начиналось ужасное сердцебиение, но позже я успокоился и вел себя так, словно делал это всю жизнь. Поначалу я был паразитом, объедавшим других, а теперь меня ценили так же, как и других воров.

Однажды в Дудинке произошел невиданный случай. Вдали от порта работала группа из пятидесяти каторжников, которые долбили лед и из замерзшего Енисея вытаскивали бревна. Эти бревна доставили сюда на плотах, но с выгрузкой опоздали, и они намертво вмерзли в лед. Каторжникам, работавшим под усиленным конвоем, каким-то образом удалось приблизиться к конвоирам. У одного они отняли автомат и застрелили двух солдат и еще троих ранили. Но одному удалось сбежать. Командование было поднято по тревоге. Между тем, сорок пять каторжников убежало, а остальные пятеро бежать отказались и остались на своих местах. Через несколько часов преследователи догнали беглецов и расстреляли всех, кроме трех, которые им нужны были в качестве свидетелей.

Мы, опытные заключенные, никак не могли понять, зачем это каторжники предприняли такой самоубийственный шаг, ибо каждому здесь должно быть ясно, что его в любом случае поймают. Даже если бы им и удалось вырваться, они бы погибли в этой ледяной пустыне, так как не были подготовлены к такой авантюре. Мы объясняли это следующим образом: положение каторжников, большинство из которых получило от двадцати до двадцати пяти лет, было настолько отчаянным, что они решились на своего рода самоубийство, чего, в конце концов, и добились.