7000 дней в ГУЛАГе

В понедельник утром прозвучал гонг и лагерники собрались на поверку на дорожке, ведущей к воротам лагеря. Перемены бросились в глаза сразу. Обычно в колонну по пять нас строили одни погонялы, но сегодня пришли и вооруженные охранники. Они кричали и толкали нас. Когда открылись ворота, мы увидели усиленный конвой и большое количество офицеров. По дороге к месту работы начальник конвоя несколько раз останавливал колонну и пересчитывал людей.

На следующий день после начала войны нам ограничили выдачу продуктов. Сахар изъяли из рациона вообще, хлеба получали все меньше. Маленькие кусочки мыла мы разрезали пополам.

25 июня всех иностранцев, находящихся в Норильском лагере, собрали вместе и отправили в IX лаготделение. Во II лаготделении осталось лишь два иностранца – я и мой друг Йозеф Бергер.

– Почему же и нас не отправили на кирпичный завод? Ведь наше место там, – удивился Бергер.

– Для нас у них есть кое-что получше, – усмехнулся я.

С работы я вернулся поздно. Отправившись на кухню за ужином и проходя мимо окошка раздачи, я встретился с Ларионовым. Он махнул мне рукой, приглашая зайти.

– Вы, конечно же, голодны, – сказал он, протягивая мне кусок хлеба и холодного мяса. – К сожалению, я не могу угостить вас чаем. Понимаете, мне неудобно идти на кухню,, могут заметить, что у меня кто-то есть.

Ларионов наклонился ко мне и таинственно прошептал:

– Немецкая, армия быстро наступает. Говорят, что Киев бомбили уже несколько раз.

– Для всех бывших коммунистов победа Гитлера означает смерть, – ответил я Ларионову.

– Но вы – австриец. Если Гитлер победит, вы будете свободны.

– Замолчите! Вам известно, что Гитлер убивал и отправлял в концлагеря и немецких, и австрийских коммунистов.

Раздался гонг. К моей радости, разговор прервался. Вернувшись в барак, я предложил хлеб своему соседу, а тот удивился, почему это я сам не ем его. Я ответили, что меня угостил Ларионов.

– Берегись Ларионова, – предупредил сосед.

Только сейчас до меня дошло, почему Ларионов заговорил со мной о положении на фронте. В этот момент в барак вошли два офицера НКВД, один штатский и три вохровца. Люди испугались, спрятались под покрывала и только мы вдвоем остались сидеть.

– Пришли по мою душу, – сказал я перепугавшемуся соседу.

Офицер спросил дневального:

– Есть ли здесь кто из бригады Матвеева?

Хотя я и сидел в другом конце барака, но хорошо расслышал его слова.

– Есть, – ответил дневальный.

– Как его фамилия?

– Штайнер.

– Как раз он мне и нужен.

Вся группа направилась ко мне, даже не спрашивая, как меня зовут. Один из офицеров приказал:

– Руки вверх!

Я поднял руки.

– Обыщите его! – приказал офицер вохровцам.

Те тщательно меня обыскали и все, что нашли, отложили в сторону. Затем мне приказали следовать за ними. Несмотря на полуночный час, на улице было светло, как днем. Заложив руки за спину, я медленно двинулся к лагерным воротам. Таким же способом вели и Бергера. Он только кивнул головой в знак приветствия, я ответил ему тем же. Солдат пропустил нас молча. Мы шли по улице, ведущей к зданию НКВД. Я хотел было заговорить с Бергером, но едва раскрыл рот, как офицер прикрикнул на меня. Я дышал полной грудью, зная, что теперь уже не скоро представится мне возможность гулять на свежем воздухе.

Мы вошли в здание НКВД. Один из офицеров взял Бергера под руку. Меня же завели в комнату в самом конце коридора и там оставили один на один со штатским. Он сел за письменный стол, а мне указал на стул. Закурил папиросу. Пока курил, молча меня рассматривал. Потушив окурок, он достал какой-то бланк и спросил:

– Как ваше имя и фамилия?

– Карло Штайнер.

– Когда вы были впервые арестованы?

– 4 ноября 1936 года.

– За что?

– Меня обвинили в том, что я агент гестапо и член террористической организации.

– Вы в этом признались?

– Мне не в чем было признаваться. Я не являюсь агентом гестапо и никаких преступлений против Советского Союза я не совершал.

– Вы обжаловали приговор?

– Да. В пересмотре мне отказали.

– Послушайте, Штайнер, вы совершили злостное преступление против Советского государства и ваше наказание было слишком мягким. Вы получили десять лет, а вас нужно было расстрелять. Вы должны быть благодарны советскому правительству. А чем вы сейчас занимаетесь? Вы продолжаете проводить свою контрреволюционную агитацию.

– Никакого преступления против Советского Союза я не совершал и никакую агитацию я сейчас в лагере не провожу.

– Вы, значит, продолжаете старую тактику? Всё отрицаете?

– Никакая это не тактика, это правда. Я не занимаюсь агитацией.

– Я могу вам сказать, что на сей раз вы так дешево не отделаетесь. Подпишите! – протянул он мне протокол допроса.

Я отказался подписывать. Он удивленно посмотрел на меня:

– Почему вы не подписываете?

– На документы НКВД я свою подпись не ставлю.

– Почему?