730 дней в сапогах

Дневальный с огромным шнобаком, перебитым, по меньшей мере, в четырёх местах, преспокойно белил оружейку, выполняя дембельский аккорд2 деда Попова. Ротный указал на одну из кроватей в расположении и удалился. Лёха осмотрелся. Кровати в один ярус, не больше двадцати. Вот так рота! По другую сторону ЦП их чуть побольше – это артиллеристский дивизион!

– Ты не удивляйся, – сказал старшина Каретский, без пяти минут фазан, – часть у нас кадрированная. Разворачивается за счёт мабуты только летом на полигоне. А сейчас на каждых пять солдат по одному шакалу.

– Мабута, это кто?

– Гражданские мужики. Их призывают на переподготовку. Вот твоя тумбочка, располагайся. Через полчаса ужин, далеко не уходи! – посоветовал старшина, по званию сержант.

Ближе к окну, в уголке расположились дембеля. От скуки не знают, чем заняться. Альбомы давно готовы, службы с них никто не требует, пополнение прибывает. Вот и сидят ребята, бренчат на гитаре. Какое им дело до выпускника учебки? Лёха присел на табурет.

В расположении напротив сидел патлатый дембель и курил папиросу. Его каштановый чуб зачёсан на шапку так, что закрывает кокарду! Тальянкин представил себя через полтора года: как будет сидеть на тумбочке, опустив на кровать ноги в клёвых кроссовках.

– Оттуда родом? – прервал его мечтания патлатый.

Лёха назвал свой город.

– Вот так да! Батя-то, твой земляк!

– Так, топайте в четвёртый дивизион! – сказал Попов. Он сидел спиной к Лёхе. – Батя уже полтора года ждёт земляка!

– Пошли! – патлатый спрыгнул с тумбочки.

Расположение четвёртого дивизиона находилось в соседнем подъезде. Поднявшись на второй этаж, солдаты вошли в двустворчатые двери. Совсем как в учебке, но сходство на этом и закончилось. Тумбочка дневального пустует. Казарма наполнена людьми, на полную громкость орёт проигрыватель, с отключенным звуком молотит телевизор. На ЦП двое молодых узбеков подыхают на «Машке», той самой, «что можно в растяжку», натирая до блеска промазанный мастикой пол.

Оглядев расположение, дембель повёл Лёху в Ленинскую комнату.

– Здорово, Чуб! – улыбнулся Батя в густые пшеничные усы.

– Я тут тебе земляка привёл. Говорит, с одного города будете!

– Дождался, Батя! – сказал Смурной, закусывая жареной тушёнкой.

– Как величать тебя?

– Лёха.

– Меня – Батя! Смотрел кино про белорусских партизан?

– Смотрел.

– Я тот самый Батя и есть!

Батя ещё фазаном прославился длительными самоходами в ближайшую деревню. Расстояние до неё четырнадцать километров, а по партизанской тропе Бати – всего шесть.

Как он умудрился отыскать тропу среди непроходимых топей, никто не знал. Этим путём Батя наладил конверсию.

Из части: обмундирование, одеяла, посуда, ЗИП на использование в мирных целях. Взамен: брага, самогон, дрожжи и водка с травкой.

– В каком районе жил?

Лёха назвал родную улицу. Оказалось, Батя жил неподалёку, в трёх кварталах.

– Вот это земляк! – позавидовали дембеля.

– Лёха, чтобы в первый день службы не иметь неприятностей, двигай с ротой на пайку! А потом сразу сюда. Если кто пикнет, посылай сразу! Скажи, что к Бате идёшь!

Лёха поспешил в своё расположение. Рота уже строилась у подъезда.

– Бегом в казарму! Сними шинель и в строй! – скомандовал Чеснок. Новоиспечённый дед был недоволен тем, что приходится топать в столовую. Дембеля ещё не ушли, и вечернюю пайку в казарму носили только им. Духи для Чеснока ещё не прибыли в часть.

– И там, на пинках веди старшину сюда! Скажи, Чеснок приказал! – добавил дед. Для убедительности он поддал увесистым сапогом под зад Тальянкину.

Лёха забежал в казарму, бросил на кровать шинель.

– Э-э! Так не пойдёт! – заорал под ухом Каретский. – Снеси её в каптёрку!

– Некогда мне, – психанул Лёха. – Рота построена. Чеснок тебя зовёт!

– Откуда знаешь, что Чеснок?

– Его так в строю называли, да и сам сказал.

– Чё, чё сказал Чеснок?

– Сказал, на пинках старшину сюда! – осмелел Лёха, увидев, как засуетился Каретский.

– Обожди у тумбочки, выбежишь после меня!

Когда Лёха выскочил во двор, он увидел обычную армейскую разборку. Старшина лежал животом в грязном снегу и уворачивался от пинков троих стариков.

– Пупок паршивый, падла! Не успели духов встретить, уже буреть начинаем! – приговаривал Чеснок.

Строй молча ожидал окончания экзекуции неоформленного фазана. От греха подальше, Тальянкин незаметно примкнул к роте. Наконец, деды устали, и подразделение вразнобой зашагало к столовой.

На ужин дали гречневую кашу, хлеб и чай. Сахар и масло раздавал Каретский не как старшина, но фазан. И только за своим столом. Половину – в термос к Рудольфу, дневальному с перебитым шнобаком. Это в казарму для дембелей. Затем, по две пайки масла и сахара дедам, по одной – фазанам. Гусям и духам – не положено. Но каши и чаю сколько захочешь. По сравнению с учебкой ужин казался царским.