Говорят, что это самый красивый и самый европейский город России, родина нынешнего железного президента
Спрашивать, почему Мика с сестрой перебрались из Петербурга в Испанию — бестактно.
— Спасибо, — Мика улыбается Габриелю.
— За что?
— За прогулку. И еще за то, что вы забавный.
— Почему забавный?
— Забавно было наблюдать, как вы перепугались на пустом месте.
— Я не считаю произошедшее
— Он связан со смертью?…
Испанский Снежной Мики можно назвать беглым и довольно богатым, не чуждым нюансировке. Видно, что она уделяла языку серьезное внимание, прилежно занималась с преподавателем за 55 евро в час, прослушала аудиокурс на семи дисках, просмотрела с полсотни фильмов без субтитров, тщательно изучила репертуар группы «L’Aventura» и посетила как минимум три постановки пьесы «Дон Хиль — зеленые штаны». Но все эти титанические усилия не избавили Мику от акцента, его можно назвать умилительным, а можно — чудовищным. И только слово «смерть» она произносит, как произнесли бы его сеньор Молина, мама и бабушка, эксцентричная Фэл, как еще полтора миллиона человек в этом Городе, и четыре десятка миллионов человек в этой стране, и три сотни миллионов человек по всему миру.
Без всякого акцента.
Слово «смерть» слетает с языка Мики подобно ласточке, выпархивающей из гнезда. Как бы далеко ни улетала ласточка в поисках пропитания, она обязательно вернется обратно. И юркнет в привычную и убаюкивающую сумеречность маленького дома из глины, склеенной слюной. Там маленькая птичка будет в безопасности, там ее ждет мягкая подстилка из перьев и травяной ветоши и ждет кладка из яиц — совсем скоро из них вылупятся птенчики. Похожие друг на друга, как две капли воды.
Одно к одному.
Он не хочет, чтобы со Снежной Микой случилась беда, которая в свое время произошла с теткой-Соледад, он не хочет, чтобы Снежная Мика оказалась новым воплощением Санта-Муэрте, а азиаты все еще стоят неподалеку.
Никуда не уходят.
— Если вы не против, я расскажу эту историю прямо сейчас, Мика.
— Сейчас не получится. У меня много дел на кухне.
— Но когда-то же дела должны исчерпаться?
— Их не станет меньше ни через день, ни через месяц.
— Неужели никакого просвета?
— Я обязательно его поищу, обещаю.
— Давайте я помогу вам отнести корзину…
— Она не тяжелая. Я справлюсь сама.
В подтверждение своих слов Мика легко поднимает корзину, и в том месте, где ее руки касаются зелени, неожиданно вспыхивают маленькие пульсары. Ослепительно яркие — теперь-то Габриель знает в точности, как они выглядят. А заодно — как выглядит вся Вселенная с ее мириадами звездных скоплений, с новыми, сверхновыми и переменными звездами, с туманностями, с белыми карликами и красными гигантами, со звездным и солнечным ветром, с кометами и астероидами, со вздохами и потрескиванием в радиоэфире, —
и картина эта так величественна, грозна и прекрасна, что у Габриеля едва не останавливается сердце от осознания непостижимости тайн бытия.
И у истоков этих великих тайн стоит русская.
Снежная Мика.
Увидели ли азиаты то же самое?…
…Одного из них (того, что был с фотоаппаратами) зовут Ким. Другого (владельца видеокамеры) — Ван, они не друзья и даже не соотечественники. Ван — китаец, а Ким — кореец. До того утра, когда Киму и Вану встретилась Снежная Мика, они не были знакомы. Ким — профессиональный фотограф, он сотрудничает с несколькими крупными турагентствами в Сеуле, для одного из агентств и готовилась серия фоторепортажей. Задача Кима — представить Город в неизбитом ракурсе, показать уголки, которых еще не касался поверхностный туристический взгляд.
Чем занимается Ван — неизвестно.
В то утро, когда Мика сняла корзину с велосипеда, именно Ван придержал дверь в ресторанчик, чтобы русская могла свободно войти. И бесцеремонно зашел внутрь после нее. Следом потянулся Ким, а за ним — позабыв про все свои зимние страхи, — Габриель.
Напрасно он беспокоился. Ничего, напоминающего зиму, в интерьере «Троицкого моста» нет. Это универсальный интерьер, встречающийся в большей части заведений — из тех, что не эксплуатируют национальный испанский колорит. Русского национального колорита тоже немного: кроме постеров, выставленных в витрине, есть несколько удачных пейзажных фотографий в рамках (они хаотично развешаны по стенам), две небольшие бронзовые скульптуры львов по краям высокой дубовой стойки (они исполняют роль светильников) и старинная карта-план, датируемая началом девятнадцатого века.