8 - 9 - 8

Дверь, ведущая из подсобки в маленький дворик, заперта и без того, а входную Габриель запирает на все те же максимальные три оборота ключа и для верности опускает жалюзи, ты попалась, Линда! Просто так не уйдешь!.. Упущенная торговая выгода нисколько не волнует Габриеля: за то время, что на двери висела табличка CERRADO, никто не ломился в магазин, никто громко не возмущался, стоя у витрины. Книжная торговля идет не так бойко, как торговля гамбургерами или кроссовками «Reebok»; вот интересно, включает ли теория «Великого Отказа», о которой говорила Линда, отказ от книг?…

Несмотря на туманные перспективы магазинчика, настроение у Габриеля прекрасное. Он покупает упаковку холодного баночного пива и (памятуя о худобе Линды) немного еды. Как самый настоящий мужчина и «хороший любовник», он покупает презервативы, а потом еще одну упаковку пива.

— Вы случайно не знаете, кто такая Ульрика Майнхоф? — спрашивает Габриель у продавца.

Продавец не в курсе дела, но высказывает предположение, что это, должно быть, немка. Немка и, возможно, порноактриса, где-то он уже слышал это имя. Этот сценический псевдоним.

— Почему же обязательно порноактриса? — удивляется Габриель.

— Потому что немецкие актрисы годятся только для порнофильмов. Они страшные, как кобылы.

С чего бы это кобылам быть страшными? — вполне себе благородные животные, они обладают приятными подсушенными формами и грацией. Молодая женщина с фотографии мало похожа на кобылу, а вот Линде это определение подошло бы, она чертовски грациозна, уж не влюблен ли Габриель?

Не влюблен, но…

Ему хотелось бы остаться с Линдой на максимальное, стремящееся к бесконечности, количество часов. И как можно чаще проделывать с ней те штуки, от которых она кричит бессмысленным криком и больно сжимает его плечи руками.

Каждый день. По нескольку раз в день.

…Линда никуда и не думала уходить. Она даже не оделась. И встречает Габриеля, сидя на унитазе и бесстыдно разбросав худые ноги, с зажженной сигаретой в руке. Правое колено Линды стесано, и ранка на нем покрыта темно-красной, едва поджившей корочкой. А на левой голени красуется длинный шрам.

— Пиво принес?

Габриель молча кивает и, разорвав упаковку, протягивает Линде банку пива. Самое время спросить у нее про Ульрику Майнхоф, была ли она порноактрисой или кобылой, выступавшей в конкур-иппике за сборную Германии. Но вместо этого он садится перед Линдой, сложив ноги по-турецки, и осторожно касается шрама:

— Какой большой…

— Единственное приятное воспоминание о детстве.

— Приятное?

— Конечно. Когда он появился, я воображала себя народной героиней, пострадавшей за правое дело. Вот только не помню, кем именно.

— Ты попала в аварию?

— Нет, в аварию попал мой отчим, а я просто случайно оказалась рядом с ним. Отчим, слава богу, отклячился сразу. Сам не мучился и никого вокруг не мучил. Хуже было, если б его парализовало или он впал в кому и пролежал бы в ней сто лет. А так — все чисто, быстро и без напрягов. Идеальная смерть, хотя и бессмысленная.

— Было больно?

— Наверное. Я почти год ходила со спицей в кости.

— Бедная…

Габриель осмелел, теперь он не просто касается шрама, а гладит его кончиками пальцев. Шрам почти идеальный: ровный, прямой, как стрела, с маленькими отростками-швами. Они напоминают Габриелю крохотных осьминожек, а ведь Линда была когда-то маленькой девочкой — без всяких там лозунгов в голове, без красных карандашей и толстых клеенчатых тетрадей. Она выросла, а осьминожки не выросли, так и остались детьми.

— Расскажи, какая ты была в детстве. — Габриель обращается не к Линде, а к осьминожкам.

— Не будь сентиментальным идиотом.

Зря он понадеялся на осьминожек!.. И зря сидит перед ней, в месте, совсем не приспособленном для откровений.

Вместо того чтобы довериться ему, Линда допивает свое пиво и спускает воду в унитазе, видел бы кто-нибудь эту мизансцену со стороны! — Федерико Гарсиа Лорка, великий поэт, или так любимый Габриелем Кнут Гамсун. Они бы точно перевернулись в гробу, зато знаменитый сексуальный провокатор Генри Миллер остался бы доволен. Недостаточно искушенный в литературе человек обязательно назвал бы Миллера порнушником не хуже тех анонимных писак, что стряпают липкие, грязные книжонки. Но Габриель не такой, он-то прекрасно разбирается, где настоящее, а где нет, чуйка у него развита будь здоров!

Зачем он вспомнил о Миллере?

Затем, что Линда голая, бесстыжая и спустила воду в унитазе.

Как же это классно!