8 - 9 - 8

— Отчего же, я и сам об этом думал. Только как найти изюминку?

— Я что-то слыхала о литературных кафе. Читаешь книгу и пьешь кофе. Легкие закуски тоже не запрещены.

— Здесь слишком мало места, чтобы ставить кофеварку. И потом, я не бармен и не бариста. Хотя… У меня на прилавке выцарапан рецепт настоящего кофе по-турецки. Помнишь его?

— Я помню, как приготовить настоящий французский буйабес, шафран лучше не перекладывать.

— Верно.

— Да… Литературное кафе — это не суперидея, согласна. Тогда, может быть, сопутствующие товары?

— Что может сопутствовать книгам?

— Канцелярия? — робко спрашивает Фэл. — Всякие там фломастеры и ручки. Блокноты. Альбомы для рисования. Маркеры, кнопки, папки… Сувениры, нет? По-моему, сувениры — отличная мысль. Каждый хочет увезти отсюда что-то, что напоминало бы о Городе, он — само совершенство!..

Габриель устраивается на прилавке, рядом с прейскурантом цен на хамон с 1951 по 1956 год.

— Вот ты, Фэл… Ты покупаешь сувениры?

— Ну-у… Я почти никуда не езжу. Из Португалии я привезла бутылку хорошего портвейна, но я ведь не показатель, правда?

— Наверное, ты думаешь о сувенирах то же, что и я.

Маленькие лживые вещички.

Ложь может быть пластмассовой, стеклянной, бумажной. А может быть склепанной из нержавейки, из пластиковой крошки; она может быть наспех сшита из нескольких кусков ткани, сочинена из дерева — с обязательными неаккуратными потеками клея на стыках. Она не отражает характер Города, его привязанности, его улицы, его ночи и дни; она не несет никакой особой информации, ее единственное достоинство —

стоимость.

Стоит она сущие гроши.

— Представь, что я заполню свободное пространство брелками и нашлепками на холодильник. И еще пепельницами. Бутылочками с сангрией. Футбольными вымпелами. Пляжными тапками. Подставками под горячее. Дерьмовыми веерами и кастаньетами из пластмассы, которые даже в руки взять противно. Каково это будет, а?

— Я просто предлагаю самые разные варианты…

В числе вариантов упоминаются музыкальные диски, модели для сборки (предпочтение отдается кораблям, но самолеты и танки тоже сойдут); антиквариат (где разжиться антиквариатом, Фэл умалчивает) и, наконец, сигары.

— Сигары… Совсем неплохо, — замечает Габриель. — Они могли бы привлечь тех, кто не особенно жалует книги.

— Ты еще поддерживаешь коллекцию?

Жизнь сигары в хьюмидоре (если правильно ее организовать) может длиться несколько десятилетий. Конечно, это не вино, и время не особенно идет ей на пользу, но всегда есть шанс сохранить ее лучшие качества.

Габриель следит за температурой и влажностью в хьюмидорах, периодически осматривает сигары на предмет белого налета и прочих напастей — и до сих пор, за исключением одного-единственного нашествия жучка Lasioderma serricorne, никаких инцидентов не было.

— Хочешь, чтобы я выставил коллекцию на продажу? Это невозможно. Она столько лет была со мной… Я не стану ее продавать — ни оптом, ни в розницу.

— Я вовсе не имела в виду коллекцию. С поставщиками сигар связаться не так уж сложно… А еще на твоем месте я попыталась бы выйти на кубинцев. Вспомни, кем был твой отец и сколько лет он отдал Кубе… Когда-то давно ты присылал мне копию листка с названиями сигар. Там еще было имя…

— Хосе Луис Салседо.

— У тебя прекрасная память, дорогой мой! Прекрасная…

Не так уж она хороша — память Габриеля. Особенно если учесть предыдущую реплику Фэл — о поставщиках. Кто-то когда-то уже говорил Габриелю о поставщиках, вот только что они поставляли?…

— …и почему бы тебе не потревожить этого Хосе Луиса?

— Я даже не знаю, кто он. Где он сейчас. Может быть, он умер, а может, что хуже, был врагом отца.

— Имена врагов не хранят в записях. Их помнят наизусть, — неуверенно говорит Фэл.

— Как ты можешь знать? У тебя есть враги?

— Нет. Это предположение. Просто напиши ему, и все прояснится.

— Я подумаю…

— А как поживает твоя сестра?

— Мария-Христина? Понятия не имею. Наверное, хорошо. Она решила заняться сочинительством.

— Вот ужас!

— Уже выпустила два романа. Дебютный остался незамеченным, а на второй были отклики.

— Надеюсь, критика задала ей перцу. Разгромила в пух и прах! Камня на камне не оставила! Смешала с землей!.. Она такая неприятная, твоя сестра. Злобная, алчная… Что хорошего может написать злобный и алчный человек?

— Ничего. — Габриелю не хочется расстраивать Фэл. — Но, в общем, книгу приняли благосклонно. Отметили умение строить сюжет и общий позитивный настрой, который несут ее тексты. «Роман, вселяющий надежду в одинокие женские сердца» — так было написано.

— Какая гадость! Этим бумагомарателям пора бы уяснить, что надежда в одиноких женских сердцах может возникнуть на пустом месте. От одного мужского чиха. От одного пука. От простого ковыряния в зубах.

— Личный опыт? — осторожно спрашивает Габриель.

— Ну тебя! — Фэл смеется и, как в детстве, ерошит ему волосы. — А критические статьи наверняка были проплаченными. Или написанными ее любовниками. У нее их миллион, как пить дать.

— Миллиона любовников нет ни у кого.