#8-Дань Псам

Второй подавился смехом.

- Они, может, долго живут, - пророкотал первый, - но кровь у них текет не хуже, чем у кого.

- Уж не говори, Бач, - ответил, сражаясь с зевком, третий, - если за словами нет твердой задумки.

- Не я тут главный, - признал названный Бачем, - но я среди первых буду, уж поверьте слову.

- Так кто?

- Не могу сказать. Не знаю. Вот так у них дела делаются.

Второй поскреб щетину на подбородке. - Знаешь, - подумал он вслух, - их тут явно не мильон. А из нас половина были солдатами в Домине. И никто же не отнял у нас оружия и доспехов?

- Полные дурни, - кивнул Бач. - За такую наглость придется заплатить, так?

- Когда следующая встреча? - спросил второй.

Третий неловко пошевелился на стуле. - Мы как раз туда собрались. С нами, Харек?

Едва трое встали и вышли, Сирдомин допил остатки келика, выждал еще двенадцать ударов сердца, потом поднялся, закутавшись в плащ, и тайком поправил меч в ножнах.

Замер, обратившись лицом прямо к северу. Закрыв глаза, произнес безмолвную молитву. Затем походкой пьяного направился примерно в ту сторону, в которой скрылись трое мужчин.

Глаза драконицы на высокой башне смотрели на все, их фацеты отражали сцены с каждой улицы, с каждой площади: суета на рынках, женщины и дети, развешивающие белье на крышах, прохожие между зданий. Весь город кишел в этих глазах.

Где-то там, за пределами Ночи, солнце изливало свет, породив знойное утро. Свет обрисовал столбики дыма над походными очагами вдоль разбитой прибрежной дороги. Пилигримы тут и там нарушали покой тракта, топча наметенные ветром змейки чистого золотистого песка, направляясь к Великому Кургану.

Самые бедные тащили блестящие ракушки, собранные вдоль берега и в затонах, полированные камни или слитки сырой меди. Те, что побогаче, несли с собой драгоценности, усаженные каменьями ножны, полоски редких шелков, делантинский лен, золотые и серебряные даруджистанские консулы, вещички, содранные с трупов на полях сражений, пряди волос почтенных родичей и воображаемых героев - короче говоря, все, что наделено какой-то ценностью. На расстоянии дня от Великого Кургана опасности нападения бандитов и воров не было, и пилигримы пели, направляясь в клубах пыли на юг, к тьме.

Они знали: там, под курганом сокровищ, покоятся останки Искупителя.

Навеки защищенные Ночью и ее мрачными, бессонными хранителями.

Занесенная песком змеящаяся дорога вела их в место спасения.

Среди ривийцев на севере Генабакиса есть поговорка: “Тот, кто тревожит змею, лишен страха. Лишенный страха забыл правила жизни”.

Силанна слышала их песни и молитвы.

И наблюдала.

Иногда смертные действительно забывают. Иногда смертным приходится…. напоминать.

Глава 3

И знал он, что остаться

Задача не из легких

Сродни великой жертве

И клятвам на крови.

Он знал все - и остался

Перед атакой злобы

Под чарами отмщенья

Там, где мечи звенели

И души павших в битве

Всё грезили о доме.

Когда бы дверь открылась

Зазывно приглашая

Он стал бы торговаться

Свое дыханье тратя

Иль сразу отвернулся

Победно улыбаясь

Предвидя боль и муки?

Смотрите, как стоит он

Один, а вы всё те же

Отпетые поэтом

Не стоящие кисти

Рыдающий - отводит

От вас глаза, а ваши

Умы забиты бредом

Вы помните детали

Всех пустяков, измерив

То, что давно прогнило

Не нужно никому.

Он принял вашу ярость

И ваши преступленья

Хотели, не хотели

Но отдали вы всё

Все жертвы и все клятвы…

Стоит он одиноко

Лишь потому, что трусы

Не смеют рядом встать.

Вызов Рыбака Кел Тата слушателям,

которым он прервал декламацию “Гривы Хаоса”

В то утро, столь ясное и освеженное прилетевшим от озера бризом, случились прибытия. Есть ли у города душа? Наделен ли город глазами? Могли ли его чувства пробудиться от стука шагов? Поглядел ли Даруджистан в то прекрасное утро на тех, что устремили на него взоры? Прибытия, громкие и скромные - одни шаги звучали тише шепота, другие отдавались в костях самой Спящей Богини. Не являются ли эти звуки биением сердца города? Но нет, у городов нет глаз и прочих органов чувств. Отесанный камень и твердая штукатурка, деревянные стропила и карнизы фасадов, обведенные стенами сады и тихие водоемы, в которых булькают фонтаны - все это не внимает надоедливым перемещениям горожан. Город не ведает голода, он не может пробудиться, не может даже пошевелиться в своей могиле.

Так оставьте все подобное круглому коротышке, воссевшему за столик “Гостиницы Феникса” и углубившемуся в завтрак. Вот он замер со ртом, полным яблочного пирога, ибо внезапно подавился. Выпучились глаза, лицо побагровело; струя пережеванного пирога хлынула на стол и в лицо крайне неудачно подошедшей Мизе; та, получив назад приготовленное вчера угощение, молча подняла на кашляющего, пищащего напротив нее человека мутный взор василиска.

Но если потребуются слова, за словами дело не станет.

Человек кашлял, слезы струились из глаз.

Подоспела Сальти с полотенцем и начала бережно стирать пищевую массу с живописной, превратившейся в статую Мизы.

***