80 дней в огне

«…На рассвете нашу 252 дивизию вывели в танковый ров, который проходит перед станицей Клетской, красавицей станицей, но уже порядком разрушенной. Она в нейтральной полосе. Мы засели в придонских лесах, румыны же оседлали высоты.

Ночью начальник штаба полка капитан Серебряков вызвал меня к себе, сообщив, что через час идем в наступление.

Наступления ждем с нетерпением. Правда, наш полковой кругозор ограничен. Диапазон наблюдений не выходит за пределы расположения полка, длина фронта которого не превышает километра, но те, кто маршем проходили по донским степям к месту сосредоточения, понимают: готовится грандиозное. Мы двигались ночью, днем спали в землянках, вырытых кем-то заблаговременно. Во время этих ночных, бесконечных маршей замечали многое. Дороги к Дону напоминают весенний разлив рек. Сотни тысяч людей, похожих на древних паладинов в своих касках и плащ-палатках, идут и идут. Идут в темноте. Курить строго запрещено. Мы невидимы для ныряющих в черном небе «фокке-вульфов» и «мессершмиттов». Однако если сверху ночь скрыла полки Красной Армии своей шапкой-невидимкой, мы внизу чувствовали громадную мощь подкрадывающихся армий. Каждый сознавал: завтра, послезавтра эта могучая сила ударит…

Близится рассвет. Мы залегли в противотанковом рву. Тихо. Перед фронтом проносится на левый фланг донской кавалерийский корпус. Полки за полками в удивительном порядке, как на параде. Всадники один к одному, образцовые наездники. В одном строю молодые и старики, видавшие не одну войну станичники.

Корпус промчался — и снова тихо. Я смотрю на нескошенную черную рожь, покрывающую поле. Над полем вверх, километра за два, гора. На горе враг. Мы должны атаковать его. Атаковать — легко сказать. Там ведь стоят нацеленные на нас пушки и минометы. И нелегко будет, если они заговорят.

Нет, они не заговорили. Вдруг затряслась земля. Это бьет наша артиллерия, это наши минометы, «катюши». Батальоны идут вперед, а мы, штаб полка, еще стоим, еще ждем, с упоением вслушиваясь в величественную музыку победы. Она кажется замечательной, эта музыка, несравненной, вдохновляющей.

Вот двинулись и мы. Впереди сплошные разрывы. Гребень горы напоминает верхушку вулкана во время извержения, там все клубится, все пылает. Но вот кончается извержение. Артиллерийский налет уходит вперед, а над вражеской передовой появляются белая и красная ракеты. Значит, передний край противника взят, продвигаемся вперед.

Минуты быстрого бега — и мы на горе.

Тут все перепахано снарядами и пусто. Батальоны преследуют отступающих, мы не успеваем их догнать.

Вдруг откуда-то с левого фланга танки. Они ринулись на нас, однако стремительный налет «катюш» превращает их в горящие факелы.

Я оборачиваюсь назад и замираю от изумления. Весь склон черен от войск. Идут танки, несутся по большаку механизированные полки, за ними кавалерия, за кавалерией пехота.

А над головой низкие серые облака, защищающие от «юнкерсов».

Эта лавина обогнала нашу дивизию и устремилась вперед по полю. Ничто ее не может остановить. И каждому ясно: пришел и на нашу улицу праздник. Победа, замечательная советская победа.

Ночью в небольшом казачьем хуторе, за 37 километров от Клетской, к командиру полка подполковнику Володашику подходит радист и докладывает: принята сводка Совинформбюро.

Подполковник занят.

— Потом прочитаешь, — говорит он, а затем радостно: — Сегодня мы сделали эту сводку…»