– Не пытайся угадать, – Нина сделала шаг в сторону Токаря, – попробуй
«Я вспомню, я обязательно вспомню, тварь», – думал Токарь, перечисляя все мужские имена, которые приходили ему на ум. Нина отрицательно мотала головой, медленно приближаясь все ближе и ближе.
– Вспоминай. Вспоминай! – повторяла она.
Глаза ее светились ненавистью.
– Вспоминай!
– Егор.
Размахнувшись, Нина пнула Токаря в живот.
Он сложился пополам, обхватив живот руками. От боли перехватило дыхание.
– Вспоминай!
Нина пнула еще раз. И еще. И еще.
Она била с остервенением и выкрикивала «вспоминай» до тех пор, пока Токарь не взмолился. Хриплым, задыхающимся голосом, кашляя и выплевывая сгустки крови на каждом слоге, он выдавил:
– Стой, стой! Х… хватит.
Нина замерла с занесенной для очередного удара ногой. Медленно ее опустила.
– Я… кхе-кхе, я вспомнил, – переведя дыхание, сказал Токарь.
Нина недоверчиво и напряженно смотрела на него.
– Мы звали… – Токарь поднял голову и с ядовитым прищуром вонзился в глаза девушки, – мы звали его Кристиной.
В следующую секунду он вцепился руками в ногу Нины, подтянул к себе и вонзил в нее зубы. Металлические резцы пробили кожу и вошли в мясо. Кровь Токаря смешалась с кровью Нины, мгновенно заструившейся из раны в его рот.
Завопив, девушка вырвала ногу и отскочила назад. Боль застелила ей глаза. Она не видела ничего, кроме окровавленной, смеющейся во все горло физиономии Токаря. Она не слышала ничего, кроме его сатанинского хохота. И на это гогочущее, мертвецки бледное, с черными пятнами под глазами лицо она обрушила всю свою ярость. Подошва ее обуви врезалась в голову Токаря, вбивала затылок в выбеленный кирпич печи за его спиной. Токарь слышал хруст собственного носа, хлюпанье лопнувших губ, глухой звон черепной коробки, колотящейся о печь, словно болванка на гибком стержне, и, захлебываясь кровью, хохотал.
Лишь когда Токарь умолк, а глаза его закатились, Нина опомнилась.
Она вскрикнула, зажав рот руками, и какое-то время стояла так, прислушиваясь к тишине. Безжизненное тело Токаря медленно сползало на пол по заляпанной кровью печи.
Нина молилась всем богам, и, вероятно, кто-то из них ее услышал: сдавленный стон сорвался с губ Токаря. Жив!
Нина встрепенулась.
– Сейчас, милый, потерпи!
Она забегала глазами по комнате. Присев, начала шарить руками по полу. Осколки битой посуды резали ладони, но Нина не замечала этого. Наконец она нашла то, что ей было нужно. Пакетик с оставшимся внутри героином, который она пробовала прошлым днем на пару с Токарем, лежал рядом с диваном, у изголовья.
– Только не закрывай глаза, – бормотала она, высыпая трясущейся рукой содержимое пакетика на ладонь, – я сейчас. Это должно помочь, должно помочь.
– Вот, – Нина приложила ладонь к лицу Токаря.
Он втянул белую пыль переломанным носом. Нина откинула его голову и всыпала в рот остатки героина. Кровь смешалась с наркотиком. Вязкая, горькая каша комом застряла в горле. Токарь попытался ее сплюнуть, но девушка зажала ему рот.
– Нет-нет, глотай. Это немного оживит тебя.
– Пить, – прохрипел Токарь.
– Сначала проглоти, прошу тебя.
«Такое количество прикончит меня», – с радостью подумал Токарь и перестал противиться. Накопив побольше слюны и крови, он протолкнул по горлу мерзкую кашу.
– Теперь дай мне попить.
– Конечно.
Девушка бросилась к столу, схватила бутылку коньяка.
Сделав пару глотков, Токарь облизал расхлестанные губы и посмотрел на Нину.
– Чего тебе еще нужно? – спросил он. – Дай мне спокойно сдохнуть. Ты добилась своего.
Нина вытерла пот со лба, перевела дыхание, глотнула из бутылки коньяк и, успокоившись, нежно улыбнулась.
– Еще нет, милый.
Глава 4
Я выхожу на улицу и вдыхаю полной грудью свежий утренний воздух, еще не успевший пропитаться тошнотворным запахом баланды.
Перекличка уже началась. Заключенные построились в колонны по десять человек. Дежурный выкрикивает фамилии, и из черной массы лениво и сонно звучат: «Палыч», «Игрч», «Алесанр», «Федрч»… Неизменно синкопа; никогда фамилия и имя; всегда что-нибудь одно. Своеобразная претензия на достоинство – «Довольствуйся и этим, гражданин начальничек».
Я всматриваюсь в толпу. Глазами перебегаю с одного серого лица на другое. Я ищу его.
Вот он. Шестой в первой шеренге. Иду к нему. Дежурный инспектор обращает на меня внимание. Он что-то кричит мне. Вероятно, приказывает встать в строй. Но я не слышу: звон в ушах заглушает его ор. Никаких усиливающих драматизм дешевых фразочек: звон в ушах – как следствие подскочившего давления и выброса адреналина.
Я прохожу вдоль строя и останавливаюсь рядом с ним.
Шиломбрит не видит меня. Развернувшись вполоборота, он весело переговаривается с кем-то из второго ряда.
Я жду, чтобы он повернулся ко мне лицом.
«Опа! – удивленно восклицает Шиломбрит, заметив меня, – чего тебе, сладенькая?»