813

Однажды в саду клуба на улице Камбон, в котором состояли и князь, и Альтенхайм, их вдвоем застал тот сумеречный июньский час, когда начинают ужинать, а вечерние игроки еще не собрались. Они прогуливались по лужайке, вдоль которой, окаймленная кустами, шла стена с маленькой дверью. И вдруг, пока Альтенхайм что-то говорил, у Сернина возникло ощущение, будто голос его становится менее уверенным, почти дрожащим. Краешком глаза он наблюдал за своим собеседником. Руку Альтенхайм держал в кармане своего пиджака, и сквозь ткань Сернин увидел эту руку, сжимавшую рукоятку кинжала, руку неуверенную, нетвердую, то исполненную решимости, то без сил.

Восхитительный момент! Отважится ли он нанести удар? Что одержит над ним победу: боязливый инстинкт, у которого недостает смелости, или сознательная воля, целиком направленная на совершение убийства?

Выпрямившись, сложив руки за спиной, Сернин ждал, содрогаясь от страха и удовольствия. Барон умолк, и так, в молчании, они шагали бок о бок.

– Да бей же, наконец! – воскликнул князь.

Он остановился и, повернувшись к своему спутнику, продолжал:

– Бей же, наконец, теперь или никогда! Никто тебя не увидит. Ты скроешься через эту маленькую дверь, ключ от которой по чистой случайности висит на стене, и привет, барон… все шито-крыто… Вот только я думаю, что все это было подстроено… Ты нарочно привел меня сюда… И ты колеблешься? Так ударь же, наконец!

Он смотрел барону прямо в глаза. Тот был мертвенно-бледен, содрогаясь от бессильной энергии.

– Мокрая курица! – усмехнулся Сернин. – Мне из тебя никогда ничего не сделать. Хочешь, скажу тебе правду? Так вот, я внушаю тебе страх. Ну да, ты всегда не очень уверен в том, что может случиться, когда ты со мной. Ты сам хочешь действовать, но именно мои действия, мои возможные действия определяют ситуацию. Нет, ты решительно пока не тот, кто заставит угаснуть мою звезду!

Не успел он произнести эти слова, как почувствовал, что его схватили за шею и тянут назад. Кто-то, скрывавшийся в кустах, возле маленькой двери, поймал его за голову. Князь увидел, как поднимается чья-то рука, вооруженная ножом с блестящим лезвием. Рука опустилась, острие ножа коснулось его горла.

В ту же минуту Альтенхайм набросился на него, чтобы прикончить, и они повалились на зеленый бордюр. Это было делом двадцати-тридцати секунд, не более. Несмотря на всю свою силу и натренированность в борьбе, Альтенхайм почти сразу же осел, вскрикнув от боли. Сернин, поднявшись, кинулся к маленькой двери, которая только что захлопнулась, скрыв темный силуэт. Слишком поздно! Он услышал звук ключа в скважине и не смог открыть дверь.

– Ах, бандит! – выругался он. – Тот день, когда я тебя поймаю, станет днем моего первого преступления! Но во имя Господа!..

Вернувшись, он наклонился и подобрал обломки кинжала, который сломался во время удара.

Альтенхайм зашевелился.

– Ну как, барон, тебе лучше? Ты ведь не знал такого приема, а? Это то, что я называю прямым ударом в солнечное сплетение, он гасит жизненное солнце сразу, словно свечу. Это чисто, быстро, без боли… и безошибочно. В то время как удар кинжала?.. Полная ерунда! Достаточно носить лишь маленький ошейник со стальными пластинками, какой ношу я сам, и можно плевать на всех, в особенности на твоего жалкого черного приятеля, поскольку он всегда целит в горло, дурацкое чудище! Посмотри на его любимую игрушку… Одни осколки!

Он протянул ему руку.

– Поднимайся, барон. Я приглашаю тебя на ужин. И постарайся запомнить секрет моего превосходства: неустрашимая душа в неуязвимом теле.

Он пошел в гостиную клуба, заказал столик на две персоны, сел на диван и стал дожидаться времени ужина, размышляя:

«Партия, разумеется, забавна, но становится опасной. Пора с этим кончать… Иначе эти скоты отправят меня в рай раньше, чем я того желаю… Досадно то, что я ничего не могу с ними поделать, пока не найду старика Стейнвега… Ибо, по сути, интерес представляет лишь старик Стейнвег, и если я цепляюсь за барона, то потому, что надеюсь обнаружить хоть какой-нибудь след… Но что, черт возьми, они с ним сделали? Альтенхайм, несомненно, общается с ним ежедневно, несомненно и то, что он пытается сделать невозможное, чтобы вырвать у него сведения относительно проекта Кессельбаха. Но где он с ним видится? Где они его запрятали? У друзей? У него, на вилле Дюпон, двадцать девять?».

Раздумывал он довольно долго, потом закурил сигарету и, сделав три затяжки, выбросил ее. Должно быть, это был сигнал, поскольку к нему сразу подошли и сели рядом два молодых человека, которых он, вроде бы, не знал, но с которыми украдкой перекинулся парой слов.

Это были братья Дудвиль, на сей раз в обличье светских людей.

– В чем дело, патрон?

– Возьмите десяток наших людей, отправляйтесь в двадцать девятый номер по улице вилла Дюпон и войдите туда.

– Черт возьми! Но как?

– Именем закона. Вы ведь инспекторы Уголовной полиции? С обыском.

– Но у нас нет права…

– Присвойте себе это право.

– А слуги? Если они воспротивятся?

– Они не закричат.

– А если вернется Альтенхайм?